Она села в кровати, закутанная в шотландские кружева, неприступная и отстраненная, маленький пожелтевший оплот умиравшего могущества. Доротея возглавляла процессию, входившую в комнату без всяких церемоний. Она опустила Филлиду в кресло перед камином и начала растирать ее руки ритмичными и сильными движениями.
Яркие глаза старой Габриель на мгновение остановились на двух женских фигурах. Она поджала губы, и лицо ее выразило презрение. Наконец, она осторожно понюхала воздух, как маленькое дикое животное и, высунув из меховой опушки рукава пальчик, поманила Фрэнсис.
— Полиция уже здесь? — старый голос был звонким, несмотря на то, что говорила она почти шепотом.
— Нет, дорогая.
— И доктора нет?
— Еще нет.
— Слуга знает, как он умер?
— Кажется, нет. Я не знаю.
— Пойди и разузнай, а потом возвращайся и расскажи мне. Побыстрее, дитя, поспеши.
Все это было просто удивительно, как будто произошедшая трагедия постепенно разжигала в ней гаснущий костер жизни. В этом была вся Габриель: сила, несмотря ни на что, опять пришедшая на помощь, хотя уже и не очень надежная. Фрэнсис вышла.
На самом верху лестницы она остановилась. Внизу в холле было какое-то движение, слышались приглушенные голоса. С внезапно охватившим ее чувством вины она бросилась назад, приникла к перилам и посмотрела вниз. Ее сердце сильно забилось, когда она увидела, что в холле полно людей. Респектабельный и элегантный дом был в руках полиции. Внизу Норрис с жаром выкладывал свидетельские показания. Он шептался с мужчиной в форме инспектора полиции. Рядом стоял высокий хмурый незнакомец в щегольском твидовом костюме и из стороны в сторону вертел седой головой с жадным любопытством, которое ей было хорошо знакомо. Прямо под ней стояла дрожащая служанка, а позади девушки она увидела приоткрытую дверь в служебный коридор, к которой приникла, жадно прислушиваясь, экономка.
Сверху все это казалось комедией, гротеском, театром абсурда — уменьшившиеся фигурки, раздвинувшиеся углы.
Снаружи раздался шум, приехали полицейские фотографы.
Их тяжелые решительные шаги разбудили в ней другие воспоминания, и ее пальцы впились в полированные перила.
Не так давно она так же стояла здесь, наверху, и вглядывалась в серый сумрак, и тогда там тоже раздавались резкие быстрые шаги. Тогда этот звук показался успокаивающим, и она вспомнила, как убеждала себя: «Это всего лишь Роберт ушел, дурочка. Это всего лишь Роберт ушел». Роберт ушел? Роберт ушел. В свете сегодняшних открытий фраза ужасала. Роберт не уходил той ночью. Роберт, бедный, ворчливый неудачник, остался навсегда в зеленой гостиной. В тот момент, неделю назад, когда она стояла здесь, прислушиваясь, Роберт уже, наверное, лежал на дне большого шкафа с неестественно вывернутой головой на неудобно поджатых ногах.
Вышел кто-то другой. Кто-то другой шагнул в дождливую ночь, и ветер развевал его одежды. Кто-то другой… Кто?
Внизу опять послышался шум, как будто кто-то медленно вошел в дом. Все повернулись к нему, и Фрэнсис почувствовала, как мурашки пробежали по всему телу, когда она его узнала.
Она навсегда запомнила Дэвида таким, каким увидела в тот момент. Его появление не имело для нее какого-то особенного эмоционального значения. Но именно тогда она поняла, насколько его любит. И образ живого, настоящего, реального Дэвида, входившего в дом, навсегда врезался в ее память.
Дэвид медленно входил в комнату, спокойный и дружелюбный, как обычно, немного сутулившийся из-за высокого роста и нескладности худого тела. Он медленно обвел глазами комнату расслабленным и удивленным взглядом, который и составлял добрую половину его обаяния, вдруг быстро взглянул вверх, как будто знал, где ее искать, и приветливо махнул рукой.
Все пристально посмотрели на нее, и Фрэнсис поспешно спустилась вниз, сознавая, что бледна, напугана и совершенно подавлена. Норрис что-то сказал человеку с седыми волосами, который поспешил ей навстречу. Она не имела ни малейшего понятия, кто он. Человек сразу же представился, и ни его имя, ни звание старшего инспектора полиции не произвели на нее особого впечатления, но она безошибочно почувствовала власть в выражении его лица. И суровая честность в жестком взгляде маленьких глаз показалась ей самой страшной вещью в мире.
— Не могли бы вы капельку подождать наверху, мисс Айвори? Я пришлю за вами через пару минут, — сказал он с мягким шотландским акцентом.
Это не подлежало обсуждению, это был приказ, высказанный вежливо, но безапелляционно, и вопрос, который был готов сорваться с ее губ, так и остался невысказанным. Она кивнула и посмотрела на Дэвида Филда, но ее опередил какой-то незнакомец:
— Вы, конечно, мистер Филд? — спросил он. — Минуточку, мистер Филд. Я бы хотел перекинуться с вами парой словечек.