Смерть в адвокатской мантии

— В пути, мама, мы опять говорили с мистером Керком об этой большой афере, которую скоро должны рассматривать в суде. В ближайшие дни мне придется очень много работать. Мы до самого Кална обсуждали, что еще надо успеть сделать.

— У Донтси, наверное, своя станция? — с надеждой спросила миссис Хендерсон. Как красиво звучало бы: «станция Калн, имение Донтси». И ее дочь, которая, беседуя с начальником, подъезжает туда в вагоне первого класса.

— Я слышала, что под строительство железной дороги отрезали немалый кусок принадлежащей им земли. Но сама станция в десяти минутах ходьбы от усадьбы.

— Надеюсь, вы не шли пешком? Сегодня такой сильный ветер, во всяком случае, у нас здесь. Для причесок это была бы просто катастрофа.

— Но тогда мы упустили бы возможность насладиться прогулкой по парку, — с улыбкой возразила Сара. — Он начинается прямо от станции и тянется на тысячи акров. И повсюду олени, такие стройные и нежные. Говорят, их в Калне сотни и водятся они там уже много веков.

Миссис Хендерсон удовлетворенно усмехнулась. Когда она произнесет «тысячи акров» и «сотни оленей», миссис Виггинс с ее «Метрополитен Рэйлуэй» будет посрамлена.

— А дом, Сара? Он и правда огромный, да?

Саре показалось, что ее мать представила себе здание раза в четыре больше Букингемского дворца.

— Нам не удалось осмотреть его весь, мама. Он очень большой. Говорят, комнат там по числу дней в году, а лестниц — по числу месяцев.

Миссис Хендерсон была потрясена. Триста шестьдесят пять комнат? Невероятно! А как же високосный год? Наверное, поперек одной из комнат сделаны раздвижные двери, и в високосном году их открывают — тогда получается триста шестьдесят шесть. Но она отвлеклась, а Сара тем временем продолжала рассказ:

— Мы прошли через два больших внутренних двора.

«Как мистер Донтси мог предпочесть этому великолепию скучные залы судебных заседаний?» — вздохнула про себя миссис Хендерсон.

— Прямо из второго двора мы поднялись в большой парадный холл, где стоял гроб мистера Донтси. Стены в холле обшиты панелями темного дуба и повсюду висят фамильные портреты. Раньше, в восемнадцатом веке, когда было построено здание, там размещалась столовая для слуг и стоял дубовый стол длиной, наверное, с нашу дорогу до шоссе.

— Сколько человек несли гроб? — Миссис Хендерсон подалась вперед, глаза ее заблестели от любопытства.

— Шестеро, мама. Два джентльмена из Куинз-Инн, двое из усадьбы и два члена семьи. Так сказать, представители всех сторон жизни мистера Донтси. Шли они медленно. Я, помнится, тогда подумала, что гроб, видимо, сделан из очень тяжелого дерева, ведь сам мистер Донтси был худенький. Они прошли через оба двора и повернули к фамильной часовне. А там случилось такое… — Сара на секунду замолкла.

Миссис Хендерсон не сводила с нее глаз.

— Олени. Представляешь, мама? Они словно знали, что происходит. Их было множество, может, тридцать или сорок. Они застыли ярдах в двадцати от похоронной процессии, словно провожая хозяина в последний путь. Один из наших сотрудников сказал мне, что еще никогда не видал такого почетного караула.

— Олени простояли так всю траурную службу? Они еще были там, когда вы вышли из часовни?

— Ну нет, — улыбнулась Сара, — на это у них терпения не хватило. Когда я оглянулась, входя в часовню, оленей уже не было. Они как будто сочли, что уже исполнили свой долг.

— А церковная служба? Расскажи, как она проходила.

Сара начала чувствовать себя жертвой инквизиции на допросе. Она откусила кусочек кекса и не спеша прожевала его.

— Да как обычно: «Я есмь воскресение и жизнь» и все такое, — небрежно ответила она, хотя всего второй раз в жизни посещала похороны. — Мистер Керк прочел один отрывок из Библии, брат мистера Донтси — другой. Викарий читал молитву о том, что неисповедимы пути Господни. Один из адвокатов у меня за спиной прошептал, что пути викария также неисповедимы.

Миссис Хендерсон укоризненно покачала головой.

— Мистера Донтси похоронили рядом с его отцом, — заканчивала рассказ Сара, — почти на самой вершине холма. Оттуда видны и дом, и парк с оленями, и площадка для крикета. Чудесное место для вечного упокоения.

— Народу в церкви было много? Человек пятьдесят? А может, все сто?

— Мне кажется, больше. По крайней мере, сотни полторы. Внутри все не уместились, и многим пришлось стоять у входа. Приехал даже молодой полицейский инспектор, по-моему, это очень любезно с его стороны. И лорд Пауэрскорт, которого наши бенчеры пригласили расследовать смерть мистера Донтси, тоже был там.

— А вдова, Сара? Миссис Донтси была очень печальна?

— Она была очень красива, мама. Траур ей к лицу. Она была в черной кружевной вуали (может, это и есть мантилья) и казалась очень загадочной.

— Сомневаюсь, что вдова должна выглядеть загадочной, — неодобрительно заметила миссис Хендерсон. — Меня учили, что у гроба следует горевать.