Смерть у бассейна

— Это старуха — страшная, грязная, сморщенная, ужасно упрямая. Джон был высочайшего мнения о ней. Она лежит в больнице Святого Христофора. У нее болезнь Риджуэя. Это очень редкое заболевание, тот, у кого оно началось, обречен, против него не было средств! Но Джон их нашел. Я не смогу дать научного объяснения — всё это очень сложно — что-то в связи с гормональным обменом. Он ставил опыты, и миссис Крэбтри была просто находкой для него — она не утратила мужества, она хотела жить и она прониклась любовью к Джону. Они стали союзниками в борьбе. Болезнь Риджуэя и миссис Крэбтри — вот главное, чем была занята голова Джона все эти месяцы, день и ночь. Прочее стало не в счет! Вот что в нем и было действительно важно, а не весь этот вздор: Харли-стрит и толстые богачки — это вынужденная необходимость. Главное — его напряженная научная любознательность и стремление к цели. Вот что я хочу заставить вас понять.

Руки ее взвились в отчаянном всплеске, и Эркюль Пуаро отметил, как прекрасны и чувственны эти руки. Он сказал.

— Вы, кажется, очень хорошо это поняли.

— О да, я-то поняла. Джон приходил, рассказывал. Не только мне — отчасти, я думаю, и себе толсе. Так ему самому делалось честнее. Не раз он почти отчаивался, не находя способа совладать с усилением токсикоза, а потом его осеняло изменить процедуры. Я не могу передать вам, как это выглядело — скорее всего, да, вроде битвы. Вы не можете даже представить себе ее ярость и напряженность, а порой и агонию, порой полное изнеможение.

Генриетта немного помолчала, ее взгляд затуманили воспоминания.

Пуаро недоумевающе спросил:

— У вас, видимо, есть известные специальные познания?

Она покачала головой.

— Да нет. Ровно столько, чтобы понять, о чем рассказывал Джон. Я брала книги и читала об этом.

Она вновь умолкла. Ее лицо было мягким, губы открыты. «Она опять в воспоминаниях», — подумал Пуаро.

Со вздохом вернувшись к действительности, Генриетта тоскливо взглянула на него.

— Если б я могла сделать так, чтобы вы увидели…

— Но вы уже сделали это, мадемуазель.

— Правда?

— Да. Слушая вас, я все видел.

— Благодарю. Но не так легко будет объяснить инспектору Грейнджу.

— Может быть. Он сосредоточится на личном аспекте.

Генриетта сказала с горячностью:

— А это было неважно, абсолютно неважно!

Брови Пуаро поползли вверх, но она уже отвечала на его невысказанный протест:

— Это так! Видите ли, вскоре я очутилась между Джоном и тем, чему он себя посвятил. Я ему нравилась как женщина. Из-за меня он не мог сосредоточиться так, как бы ему хотелось. Он стал опасаться, не начал ли он любить меня — он никогда не хотел любить. Он вступил со мною в связь, чтобы поменьше думать обо мне. Он хотел, чтобы это было весело, легко — совсем как его прежние интрижки.

— И вы, — Пуаро пристально наблюдал за ней, — вы довольствовались таким положением?

Генриетта встала. Она заговорила, и снова это был сухой голос.

— Нет, не довольствовалась. В конце концов, все мы люди…

Пуаро, выждав минуту, сказал:

— Тогда почему же, мадемуазель…

— Почему? — она стремительно повернулась к нему. — Я хотела, чтобы Джону было хорошо, чтобы у Джона было то, чего он желает. Я хотела, чтобы он мог продолжать то, чем он жил — свою работу. И если он стремился избежать новой боли, новых душевных ран — что ж, я была согласна.

Пуаро рассматривал свой нос.

— Вот вы упомянули Веронику Крей. Джон Кристоу был ее другом?

— До минувшей субботы он не видел ее пятнадцать лет.

— Они были знакомы пятнадцать лет назад?

— Они были обручены. Я вижу, мне следует внести ясность. Джон безумно любил Веронику. Она же была, да и есть шлюха, пробы ставить негде. Крайняя эгоистка к тому же. Ее условия были: Джон бросает все, что ему дорого, и становится маленьким одомашненным мужем Вероники Крей. Джон порвал с ней — и был, конечно, прав. Но страдал он безмерно. Его мечтой стала жена, как можно менее похожая на Веронику. Он женился на Герде, которую можно неизящно определить как чурка с глазами. Всё было мило и славно, но, как мог бы предсказать любой, настал день, когда его стало бесить, что он женат на этакой колоде. У него были кое-какие связи — ничего существенного. Герда, конечно, никогда о них не знала. Но я лично думаю, что все пятнадцать лет что-то оставалось у Джона в душе — что-то, связанное с Вероникой. Он так, в сущности, и не избавился от нее. И вот в субботу он встречает ее опять.

После долгой паузы Пуаро задумчиво проговорил:

— В тот вечер он отправился проводить ее домой и вернулся в «Пещеру» в три часа ночи.

— Как вы узнали?

— У горничной болели зубы.

Генриетта заметила безо всякой связи:

— Слишком уж много слуг у Люси.

— А вы сами знали это, мадемуазель?

— Да.

— Откуда же?

Опять пауза. Затем Генриетта медленно ответила:

— Я смотрела в окно и видела его возвращение.

— Зубная боль, мадемуазель?

— Боль совсем иного рода, господин Пуаро.

Она встала и направилась к двери. Пуаро сказал:

— Я пойду с вами, мадемуазель.

Они пересекли шоссе и через ворота вошли в каштановую рощу. Пуаро сказал:

— Не стоит идти мимо бассейна. Можно свернуть влево и по верхней тропе выйти к цветочной аллее.