— Не знаете, а говорите! Яфаров объявил, что заболел. Значит приступ. Сейчас таких подымают.
— Подымают да в гроб кладут.
Это уже оказался чужой гражданин, неизвестно почему проникший в толпу людей, причастных к театру. О ком идет речь, он не знал, но, дыша водочкой, свое мнение изложил:
— Ждите, подымут! У меня тетка два месяца лежала. Сказали, пускай гуляет. Она встала — и с копыт долой.
У случайного гражданина нашлись единомышленники.
— Сейчас, говорят, или инфаркт, или рак — только и выбирай.
— Врут все! Помереть от чего хошь можно: и от гриппа, и от бутылки.
— Народ мудер, все-то он знает, — пробурчал старичок в обтертом пальто.
— Ах, Наташа! Смерть царей в России — самое любимое зрелище, — тихо говорил, выбираясь из толпы и таща за руку свою полную подругу, седой интеллигентный человек без шапки. — Тут нашему народу и хлеба не надо. Посмотрели, разошлись и счастливы. Пойдем, Наташенька!
— Разговорились! Дайте «скорой»-то проехать. Все-таки артист!
— А что артист? Ему что царя, что Ивана-дурака играть. Профессия.
— Так-то оно так, а все же, видно, нервное дело играть царей, раз при исполнении сгорел.
— Не слушай их, Наташа! Пошли спать…
«Скорая» выбралась наконец на улицу и тихо, не включая сирены, покатила мимо театра по улице. Три с половиной столетия спустя по Москве вторично везли в последний путь царя Федора Иоанновича. Однако на этот раз царь был в гриме.
1975–1978, Москва.