Смерть Созданиям Сумрака: Расцвет

— Не будет молока, не подоили покамест быка, — захихикал рыжий доходяга и одарил меня очаровательной улыбкой из четырех с половиной зубов.

Смеялся он от души так, заливисто, пока я не показал ему кулак. После этого радость как ластиком стерли, и доходяга продолжил потягивать свою брагу уже молча.

Курить все еще хотелось, но при виде всех этих опухших морд с красными глазами я подумал, что при них сигареты демонстрировать не лучшая идея. Отобрать, конечно, не отберут, тут половине соплей хребет перешибешь, а другой половине — двумя соплями. Но ночью прирезать вполне могут, а я предпочел бы без этого обойтись.

— Я на пять минут. Проветрюсь — и назад.

— Ступай тогда на все четыре стороны, — рявкнул корчмарь, — спи в траве да коренья жуй. Знаю я вас, таких работничков — посреди ночи последнюю рубаху с тына сдернете и тикаете. Нет уж, мил человек, изволь…

Сиплый, протяжный крик не дал ему закончить мысль. Кто-то снаружи явно очень старался известить всех прохожих.

— Братцы-ы-ы-ы! Темнается, братцы! По домам торопись!

Выпить местные любили и могли — это было понятно по пустым кувшинам и чаркам на каждом столе. Поэтому то, что произошло дальше, меня изумило. Услышав призыв, мужики вылили в глотки последние капли и, не сговариваясь, потянулись к выходу. Почти в полном молчании. И организованно так, словно не сброд какой, а члены парткома на заседание идут. Шлеп, шлеп, шлеп — ложились на прилавок корчмаря медяки. Пьяницы натягивали бушлаты, напяливали на головы дырявые шапки и торопились выскочить наружу, в сумрак. Словно бежали за чем-то.

Или от чего-то?

Мне стало любопытно. Не обращая внимания на проклятия мужика, я последовал за завсегдатаями корчмы на улицу. Ночное Гуляево встретило порывом холодного ветра. Это только порадовало — голова, одуревшая от вони и свечного угара, немного прочистилась, и я наконец-то снова смог соображать. Не представляю, как люди проводят так всю жизнь. С другой стороны, кого-то и шум станков да лязг механизмов на заводе с ума бы свел, а мне ничего, притерпелся. Человек на то и царь природы, над которым никто не властен, потому что привыкает ко всему.

— Братцы! Не засиживайсь! По домам давайте! — послышалось уже дальше по дороге. Кажется, невидимый глашатай обходил все окрестности. И его слушались. Пьянчуги разбредались по хатам. Скрипели несмазанные дверные петли, хлопали ставни — шумно, резко, чтоб уж наверняка. Деревушка вымирала за считанные секунды прямо на моих глазах. Даже на дворовых собак кто-то вполголоса порыкивал, чтоб тише себя вели. Странные они какие-то. Или тут до сих пор распорядок из комендатуры, чтоб после определенного часу по улицам не шнырять?

Я почесал в затылке и машинально потер ладони. Потер энергично и тут же пожалел об этом. Начавшая была подсыхать рана на ладони снова закровила. Твою ж дивизию, совсем про нее забыл. Вон как собственная дурость из башки быстро вылетает.

— Браток, — послышалось сзади.

Я обернулся. Тот самый рыжий доходяга, что про бычье молоко шутил. Сейчас, однако, его лицо со впалыми щеками было донельзя серьезным.

— Ты бы не светился тут щас в таком виде, — сказал он мне доверительно.

— В каком это “в таком” виде? — не понял я.

— С лапой раскуроченной, — пояснил рыжий, — час-то нынче лихой, попадешься тому, кому не надо, на глаза, и худо будет. Ты тряпицу-то подвяжи. Чего это она у тебя болтается, как не пришей пизде рукав?

— Сам знаю, — буркнул я. Будут мне еще всякие… люмпены советы раздавать.

— Смотри не пожалей потом, — развел руками доходяга, харкнул себе под ноги и почесал куда-то вдаль. За собутыльниками он не поспевал — что-то в корчме задержало. Наверняка гроши искал. У нас тоже такие есть. До сих пор по магазинам шарятся и пытаются спиртягу под расписку брать. А кто понаглее — тот и под честное слово требует. Они совсем как тараканы — не вымирают.

Улица, если, конечно, эту тропку, выдавленную десятками ног в грязи, можно так назвать, опустела. Из-за этого вокруг стало жутковато. Я хоть и не робкого десятка, потому что бояться в современном мире стоит только новой ядерной войны, а все равно труханул. Потому что на небе наконец показалась Луна. Огромная, что блюдо из бабкиного праздничного сервиза, и пугающе красная. Я такого раньше никогда не видел. Хотя в мире всякое бывает, наверняка у яйцеголовых Сашкиных коллег и на такое бы нашлись объяснения. Что-нибудь в атмосфере колышется сейчас или бури какие-нибудь магнитные на восприятие влияют — мало ли у них отмазок.

Но я знал, что дела тут творятся совсем не научные. Печенкой чуял. И поджилки неспроста тряслись. Пойду-ка лучше посуду домою и на боковую поскорей. Только я решил свалить, как заметил впереди, близ леса, из которого вышел к Гуляеву, какое-то шевеление. Пригляделся — не показалось. Чья-то тень движется ко мне. Да так шустро драпает, со всех ног.

Вопреки своим желаниям и здравому смыслу, ноги понесли меня навстречу. Ноги вминались в жирный чернозем. По пути чуть было не свалился, когда цепанул останки какого-то несчастного пня. Устоять устоял, но выматерился громко, не стесняясь.