Смерть с отсрочкой

— Может быть, — подтвердил он, — просто приятно чувствовать, что получил награду. Только помни: не убивать цыгана.

Сидней облизал губы, сглотнул.

— Вода у кого-нибудь есть?

— Вот. — Сименон протянул пузатую серебряную фляжку. — Арманьяк.

Сидней открутил крышку, снова чувствуя запах близкой и неизбежной смерти. Глотнул, задохнулся, еще раз глотнул, поднялся с корточек, встал на полусогнутых ногах.

— Теперь пошли, — сказал он.

Первая дверь с кованым черным железным кольцом в виде двух обвившихся змей находилась в десяти футах. Стиснув в правой руке «люгер», Сидней поднял кольцо левой, толкнул створку.

— Заперто.

Тихо двинулся к следующей двери с ручкой в виде мышиного короля.

— Тоже заперто, — шепнул он с облегчением, которое мигом сменилось страхом перед тающими вариантами.

Оставалось три двери. Он подкрался к третьей, с терновым венцом вместо ручки. Сердце грохотало в ушах, пистолет лежал в руке непривычно и ненадежно. Он нажал на ручку, но и эта дверь оказалась закрытой. На четвертой было огненное кольцо с черными язычками пламени, отполированными до блеска ладонями многочисленных поколений.

Прежде чем Сидней успел до него дотянуться, его остановил Сименон.

— Ты уже истощил все шансы на удачу, — сказал он, улыбаясь обвислыми, как у спаниеля, губами. — Дай я попробую.

Сидней посторонился, француз поднял кольцо, толкнул створку. Дверь тяжело открылась внутрь, и Сидней заметил на пороге струйку свежей крови. Сименон сморщился от скрипа, но страдальческое выражение превратилось в удивленное, когда глухой металлический стук возвестил о конце его жизни.

— Merde! [73]— выругался он.

Весьма подходящее последнее слово. Граната взорвалась с низким грохотом, вспышка осветила площадь. Ударная волна швырнула Сименона на косяк, осколки шрапнели изрешетили плоть и раздробили кости. Он умер с широко открытыми глазами, прежде чем из ран пошла кровь. Тело упало в дверях в разорванных брюках, дымившейся блузе.

Сиднея отбросило в сторону, он ударился о стену, лихорадочно нащупывая гранату в седельной сумке. Кобб схватил его за руку, не позволив выдернуть чеку, и сердито тряхнул головой.

— Держи себя в руках, малыш, черт возьми!

Он выхватил из кармана обойму, зажал в зубах, перекатился через порог, выпустил в потолок восемь пуль, сам исчез, утонув в тенях, и единственным доказательством его присутствия послужил щелчок вставленной новой обоймы.

— Пошли! — заорал он из темноты.

Под следующими восемью пулями Виллафранка прижал к земле голову, а влетевший в дверь Сидней мог бы поклясться, что в свете стробоскопических вспышек, вылетающих из кольта Кобба, видит ухмыляющийся лик Смерти высотой пятнадцать футов с косой длиной шесть ярдов.

— Неужто нельзя было это на чьей-нибудь кухне устроить, мать твою? — ухмыльнулся Кобб, когда к нему подполз Кройц, скрежеща по полу пряжкой ремня, еще горячей от взрыва.

— Скульптурная мастерская, — прошептал Кройц, указывая на зловещие гигантские силуэты.

— Больше на ад похоже, — выдохнул Сидней.

— Ангел Виллафранка! — взревел Кобб. — Меня зовут Фрэнк Кобб. Я из Пятнадцатого батальона Интернациональных бригад. Меня послали вас спасти. Слышите?

— Блестяще, — вздохнул Кройц. — Теперь ему известно, где мы. Если еще гранату швырнет, нам конец.

— Заткнись к чертовой матери, Кройц, — прошипел Кобб, — и укройся вон там, за Иисусом. — Он указал на гротескную композицию распятия с легионерами, разыгрывающими в кости одежды, и влажно поблескивавшими в полутьме плакальщицами. Потом сделал глубокий вдох. — Слушай, Ангел. Два варианта: жизнь или смерть. Очень просто. Мои люди только что застрелили на площади трех мятежников. С минуты на минуту к ним придет подкрепление, и тогда всем нам смерть. — Он склонил голову, навострив ухо, облизал губы, ткнул в плечо Сиднея, указал направо от себя.

Оставив сумку с гранатами, Сидней тихонько пополз в царстве Смерти мимо десятифутовой Саломеи с приоткрытыми в немом экстазе рубиновыми губами и окровавленной головой Иоанна Крестителя под ногами, унизанными драгоценными украшениями. От пола пахло пылью, крысиным пометом, и он со странной отчужденностью понял, что последним в жизни Сименон видел гигантскую статую Смерти, освещенную вспышкой гранаты. Чуть не расхохотавшись при этом, прикусил губу, укрылся под балдахином картины, которая, видимо, изображала несение креста по Виа Долороса. [74]Над ним высился окровавленный костлявый Иисус с бородатым лицом, искаженным от страха и боли, сгорбившийся под крестом, который Ему предстояло нести изначально. Рядом кто-то всхлипывал в смертном ужасе, испытывая те же самые чувства.

— Ангел! — продолжал Кобб, сбавив тон и обогатив голос нотками убедительности в его понимании. — Я вовсе не обязан здесь находиться. Могу уйти сейчас же, отрапортовать своему командиру, будто ты убит в перестрелке, я тебя вообще не нашел, ублюдки с той стороны добрались до тебя первыми и так далее. Мне, конечно, не хочется умирать за такое дерьмо, и, если это для тебя не имеет значения, черт побери, свистну сейчас своих ребят и отправлюсь домой. Что скажешь?