Смерть - понятие относительное

Я поймал на себе взгляд девушки, и мне показалось, что она прочитала мои мысли. Во всяком случае, я именно так понял улыбку, появившуюся на ее губах. Несмотря на то, что улыбка мне показалась вполне доброжелательной, возможно, даже, в некотором роде, призывной, я ужасно смутился и, чтобы это скрыть, предложил откупорить еще одну бутылочку вина, на что Хия с удовольствием согласилась. Я залез в холодильник, достал еще одну бутылку, на сей раз, красного вина. Окинув взглядом наши продуктовые запасы, я остановил свой выбор на упаковке хамона, пахучего испанского окорока, отлично сочетающегося с красным вином. Вино, кстати, также оказалось испанским. Это дало мне возможность немного порассуждать вслух о том, что когда вино сопровождается закуской, пришедшей из того же региона, это усиливает сочетаемость напитка и еды. Хия снова улыбнулась, как мне показалось, немного насмешливо. Мне и самому слово «сочетаемость» в этом контексте не слишком понравилось, но улыбка девушки вызвала легкую обиду.

— Ты почему улыбаешься? — поинтересовался я.

— Мне нравятся увлеченные люди, — объяснила Хия. — Ты с таким вдохновением говорил про хамон, будто бы речь шла о твоей прекрасной возлюбленной, — и снова улыбнулась. Я понял, что девушка вовсе не насмехается надо мной; ей действительно понравилось, как я рассказывал об испанской ветчине. Мы с удовольствием выпили еще по бокалу красного, и я спросил у Хии:

— А ты сама увлеченный человек?

— Безусловно, — подтвердила моя ниндзя, — увлеченный и увлекающийся.

Мне показалось, что на последнем слове она сделала некоторый акцент, и я подумал, что наша поездка может оказаться куда приятнее, чем я мог предположить. Мы допили вино, Хия начала прибираться на кухне, а я принялся готовиться к выполнению секвенции эха.

Я сел на стул, стоящий в центре треугольника из пирамидок. Второй треугольник, в котором должна появиться моя копия, располагался на полу комнаты возле окна. Обе фигуры были обращены друг к другу вершинами. Между вершинами стояла Хия, держа в руке белую пирамидку, золотую монету и зажигалку. По моему знаку девушка поставила пирамидку на пол между вершинами, рядом положила монету и зажгла огонь. Я ощутил грэйс: в голове зазвучал мощный музыкальный аккорд, который я пока не мог разложить на составляющие. К нему тут же присоединилась волна сложнейшего аромата. Цветочные тона в нем сочетались с запахами, которым я не мог подобрать определения. Возможно, как-то похоже пахнет сандаловое дерево, подумал я, откидываясь на спинку стула. Я увидел, как Хия поднесла горящую зажигалку к монете, и та тут же начала гореть белым искрящимся пламенем. Я прикрыл глаза и сосредоточился на внутренних ощущениях. Звуки и ароматы усилились, мне показалось, что я сам стал источником этого протяженного аккорда. Потом произошел ароматический взрыв. Благоухающий аккорд распался на составляющие ноты. Я узнал хорошо мне знакомые тона цветных пирамидок, отдельно ощутил ноту белой пирамидки — прежде я ее никогда не слышал. Пронзительно звенела нота горящего золота. У нее оказался будоражащий запах свежего травяного сока. Еще мгновение, и я стал постигать тайны составляющих секвенции. Цветные пирамидки меня совсем не интересовали — про них я давно всё знал. А вот белая меня удивила. Во-первых, она изготавливалась совершенно удивительным образом, а главное — новую белую пирамидку можно использовать только двести семь раз. После этого она становилась обычным белым тетраэдром. Что же касалось конкретной пирамидки, принявшей участие в этой секвенции, у нее оставалось всего два «заряда». Золото оказалось тоже непростым. Далеко не всякая золотая монета годилась для этой секвенции. В треугольнике у окна, словно из воздуха, возникла обнаженная худощавая фигура, стоящая спиной ко мне на полусогнутых ногах в странной неустойчивой позе. Человек резко взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, но это не помогло: он упал назад, дважды сильно приложившись о пол — сначала кобчиком, потом — затылком. Пол у меня под ногами дрогнул — удары были неслабенькими, особенно, первый. Человек быстро перевернулся на живот, приподнял на руках переднюю часть тела и заорал на меня:

— Идиот! Тебе обязательно было облокачиваться на спинку стула?

— Какая, право, у меня неинтеллигентная рожа, когда я ору, — осуждающе произнес я, поднимаясь со стула. Потом подошел к дублю и протянул ему руку:

— Поднимайся, бледная копия безупречного оригинала!

— Сам встану, — буркнул мой двойник. — Он легко поднялся и озабоченно потрогал затылок:

— Шишка будет.

— Не расстраивайся, это ненадолго, — успокоил я его. — Часа через четыре ты вернешься к создателю.

— Это ты, что ли, создатель? — хмыкнул двойник.

— Неужели у меня так по-верблюжьи оттопыривается губа, когда я демонстрирую сарказм? — вслух подумал я.

— Неужели у меня такое туповатое выражение лица, когда я не смотрюсь в зеркало? — поддержал меня дубль.

— Не шевелись, дай полюбоваться на тебя, — потребовал я.

— Трусы дай! Тут, всё-таки дама, — попросил дубль, не двигаясь, однако, с места, чтобы я его мог изучить.