Как только Лина приблизилась к стойке, латиноамериканец средних лет почтительно склонил голову:
– Добрый вечер, мэм.
– Добрый вечер, Роберто. Мне что-нибудь есть?
– Да, мэм. – Сунув руку под конторку, Роберто протянул конверт. – Мистер Луксман оставил для вас.
– Давно он был?
– Примерно часа с два.
– На словах ничего не просил передать?
– Ничего. Только оставил конверт.
– Ладно. – Взяла конверт. – Слушай, Роберто, я потеряла ключи, выручи, пожалуйста.
– Конечно, мэм.
– У тебя ведь есть запасные?
– Конечно. – Открыв ящик, портье протянул связку ключей. – Берите. Я закажу новые.
– Отлично. – Взяв ключи, улыбнулась Джону: – Пошли.
Квартира находилась на девятнадцатом этаже. Когда они вошли, в прихожей автоматически зажегся скрытый в углу светильник, распространивший вокруг себя тусклую зеленую ауру. Лина кивнула:
– Джон, проходите. Что вам сделать? Скотч, бурбон, коктейль?
– Скотч, если не трудно.
– Не трудно. Проходите на балкон. Я сделаю скотч и переоденусь. Проходите вот сюда.
Повинуясь ее жесту, он прошел через две большие комнаты на балкон, открытый и непривычно просторный. Вдоль стен, увитых плющом, стояли кадки с пальмами и магнолиями, к перилам были прислонены сложенные шезлонги, в углу стоял стол, окруженный стульями.
– Садитесь. – Подождав, пока он сядет, кивнула: – Сейчас будет скотч.
Поставив через пару минут на стол скотч, Лина исчезла уже надолго.
Взяв стакан, он принялся рассматривать открывающуюся отсюда панораму. На фоне темно-голубого неба хорошо были видны силуэты мигающих огоньками небоскребов на той стороне парка, редкие светляки фонариков в самом парке и освещенные прожекторами колонны Метрополитен-музея. Звук машин, мчащихся по Пятой авеню, сюда почти не долетал, и это создавало иллюзию, что перед ним не настоящий город, а огромная декорация.
Лина вернулась минут через двадцать. На ней были короткое ситцевое платье-халат, легкие домашние туфли, в руке она держала бокал с коктейлем.
Присев, состроила гримасу:
– Я долго? Он улыбнулся:
– Долго, но я выдержал.
– Люблю сидеть здесь и смотреть на парк. – На секунду приложилась к соломинке. – Вид ведь хороший, правда?
– Да, вид замечательный. – Пригубив скотч, спросил: – Давно вы здесь живете?
– Да нет, года три. – Она вздохнула, видимо думая о своем. – А вы где живете? На Западной Восемьдесят четвертой?
– На Западной Восемьдесят четвертой, в доме двадцать один, примерно там, где мы сели в машину. – Сделав глоток, встретил ее взгляд. – Насколько я понял, вы родились не в Нью-Йорке?
– Да, я родилась далеко отсюда. – Потянув через соломинку коктейль, тряхнула головой. – Чего вы вообще хотите сейчас?
Встретив ее смеющийся взгляд, откинулся на стуле.
– Лина… Я многого хочу.
– Например?
Увидев ее глаза, сказал сам себе: «Все, сейчас я поплыву. Выдержать такой взгляд невозможно. Он зовет, манит, да что там манит – засасывает».
Может быть, именно поэтому он ответил, почти не скрывая иронии:
– Да многого. Например, просто сидеть здесь с вами и смотреть на звезды.
– Сидеть и смотреть на звезды? Скажите, а вы любите танцевать?
Несколько секунд он смотрел ей в глаза, уже не пытаясь сопротивляться колдовству взгляда. Она ободряюще улыбнулась:
– Пойдем?
– Хорошо. – Он встал. Помедлив, картинно поклонился: – Разрешите вас пригласить?
– Да… – Подождала, пока он ее обнимет. – Потанцуем пока без музыки, ладно?
– Ладно.
Он начал медленно кружить ее, чувствуя, что под платьем у нее ничего нет, ощущая странный, волшебный запах ее духов, напоминающий запах полыни, и понимая, что еле сдерживает себя, чтобы не поднять ее сейчас на руки и не унести в комнату.
Продолжая кружиться, она сказала:
– А вы хорошо танцуете. У вас есть чувство ритма.
– Спасибо. Вы тоже прекрасно танцуете.
– Я не танцую, я просто кружусь. – Сказав это, она поддалась его движениям, и он сам не заметил, как оказался вместе с ней в гостиной.
В следующее мгновение он уже лежал на широкой тахте, рядом с ней. Он чувствовал ее легкое дыхание, и его губы сами нашли ее губы. Он поцеловал ее, одновременно срывая с себя одежду, и даже не заметил, как все, что на нем было, в несколько секунд оказалось на полу. Ей же не нужно было ничего снимать, халат сам сполз с нее.
Проснувшись, Джон увидел сначала белый потолок, затем бледно-желтую стену, на которой висела картина Поллака, и затем, повернув голову, – Лину. Она лежала рядом с ним на животе, одна рука была откинута в сторону, другая обнимала подушку. Простыня, которой была накрыта Лина, лишь наполовину прикрывала ее спину, чуть изогнутую и покрытую ровным загаром. Но и этого было достаточно, чтобы понять, как совершенна ее фигура.