Смерть пиявкам!

— Черт его знает. Вроде бы всплеска демографии не наблюдается, скорее наоборот, но ведь меньше людей — меньше и молодежи, и что отсюда следует? Меньше школ, больниц… Сплошная польза.

Мартуся заявила, что она в ужасе, но если уж причислена к определенной категории граждан, то чувствует себя обязанной кого-нибудь прикончить. А если так, то кого?

— Тебе лучше знать. А кроме того, они тебя немного у себя все же подержали — это чтобы ты не смогла перепрятать орудие преступления. Обыскали твой дом и машину и, насколько я поняла, ничего не нашли. С другой стороны, раз ничего не нашли, должны бы тебя содержать в казематах, ведь тех, у которых целые склады орудий убийства, обычно выпускают на волю. Может, все же у тебя хоть что-нибудь нашли?

— Что они могли найти, господи боже!

— Откуда мне знать? Яды, бомбу, стилет…

— У меня есть отвертка… была я не проверяла…

— А теперь выкладывай, что тебе удалось от них узнать! — уже серьезно потребовала я.

— Как это — от них узнать? — не поняла Мартуся.

— Именно так. Сама же говоришь, сидели в большой компании. О чем-то с тобой говорили? И между собой. А ты слышала. И никаких выводов не сделала? На тему всех этих преступлений с убийством Ступеньского на десерт.

— Прошу тебя, не надо таких съедобных сравнений. Тут бы потеряла аппетит даже моя собака. Ну да, переговаривались они вполголоса… кому он был опасен. Или кто ему чего плохого сделал. И как вообще этого Ступеньского связать с Вайхенманном, мол, некое звено отсутствует. Несколько раз упоминали это несчастное отсутствующее звено. А меня просили припомнить, кто там был, в той забегаловке, и я ничего путного не могла сказать. Им от меня ну никакой пользы не было.

Ага, и мне от нее тоже никакой пользы.

— Вот возьми меня. Я могу тебе сказать, что Ступеньский дружил с Яворчиком.

— Ну и что?

— А то, что ты мне никогда об этом не говорила.

— А надо было? — забеспокоилась Мартуся. — Это так важно?

— Пока не знаю, важно или нет, но ведь именно Яворчик бросал на меня подозрения, и я уже догадываюсь, почему…

И в этот момент я только вспомнила, что телефоны Мартуси прослушиваются. И поспешила закруглиться:

— А вообще-то мне уже надоели все эти глупости, а ты отправляйся поспать.

Мартуся смертельно обиделась:

— Да ты что! Я так напереживалась, приехала домой и сразу бросилась звонить тебе, а ты меня в кровать отправляешь?!

— Вот именно. Нельзя же каждую ночь развлекаться. А перед сном, если охота, можешь поразмышлять над дружбой Ступеньского с Яворчиком…

И тут же подумала — раз Ступеньский под тяжестью подозрений был вынужден перебраться в мир иной, теперь наверняка его место займет Яворчик. Несчастная полиция!

Я не успела ничего сделать, даже ни с кем не переговорила по телефону — полиция помешала. Гурский появился у моей калитки спозаранку. Хорошо, что я хоть успела чаю выпить.

Без предисловий он взял быка за рога.

— Или вы обе прекрасные актрисы, или Марта Формаль невинна, как дитя. И давайте больше не усложнять мне работу. Ведь мы имеем дело не с какими-то разборками мафии, а с серьезным делом. Какое значение имеет тот факт, что некий Яворчик дружил с покойником?

— Прекрасно понимаете, если не войдем и не усядемся, вы от меня ничего не услышите, — твердо заявила я. — А у меня как раз чайник вскипел. Кофе, чай?

— На этот раз кофе, если вы уж так настаиваете.

Поставив на столик напитки, я и сама села.

— Насколько я поняла, о покойнике вы уже собрали все сведения, — осторожно начала я, но Гурский перебил меня:

— Вы же отлично знаете, что мы могли услышать от людей. Никто ничего не знает, никто ни с кем не дружит, никто ни в чем не уверен, все слепые и глухие. Корыстных причин для убийства нет, я говорю о мотивах, никто не крал кошелька с деньгами, автомашину или картины Пикассо со стены. А копаться в слухах, сплетнях и вымыслах — неблагодарная работа. Ищем иголку в стоге сена. Вы же разбираетесь, кто с кем, кто за кого и кто против, какие тут группки и группировки.

— Да я не…

— Никаких «не»! У меня нет времени на версальские подходы, приходится называть вещи своими именами. Почему вы ни разу не упомянули Эву Марш?

В голове вихрем пронеслось: могу солгать — она тут ни при чем и вообще я о такой не слышала. Могу сказать — она мне и в голову не пришла. Не видела и не вижу никакой связи с ней всех наших трупов. Могу признаться — что раз уж меня перестали подозревать и я сама выпуталась, не хотелось еще и ее впутывать. А потом подумала: раз уж теперь нет необходимости юлить и увиливать, могу наконец сказать правду.

Думаю, что молчала я не больше каких-то четырех секунд.

— Надеялась, что вы на нее не выйдете! — выпалила правду, и, признаюсь, мне самой стало легче: не надо ничего скрывать от этого хорошего человека. — Ведь полиция не отличается деликатностью…