– Черта с два похоже. О поджоге свидетельствуют горючие вещества, керосин, разлитый в пяти разных местах по всему дому… Знаешь, на что сослались Читтеринги? На лампы. На вонючие керосиновые лампы. Я говорю, бред сивой кобылы, а шеф щелкнул каблуками и наглухо заткнул мне рот, потому что мы не могли раскрыть дело.
– Понятно, – пробормотал Холлоран.
– Значит, все-таки получили свое?
– Похоже на то.
– Слушай. У нас в управлении дела нет, поскольку, по свидетельству пострадавших, никакого преступления не было, но у меня записи сохранились. Я их дома храню. Если будешь сообщать, что нарыл, пришлю утром по факсу. Распроклятое дело который год меня сводит с ума.
Холлоран согласился с условием, продиктовал номер факса, разъединился и проинформировал Шарон. Когда закончил, она откинулась на спинку кресла и тихо присвистнула.
– С тех пор прошло двенадцать лет, а они до сих пор боялись. Наверняка серьезная вендетта.
Холлоран снова протер кулаками глаза, понимая, что если вскоре не уйдет, то заснет прямо в кресле.
– А что у тебя?
– В Далласе полный ноль. Может быть, что-нибудь всплывет в Чикаго. Тамошнему дежурному кажется, будто он припоминает какой-то скандал, связанный с супругами Сэндфорд – под этой фамилией они там жили, – который случился много лет назад, незадолго до его поступления на службу. Может быть, и пустой номер. Фамилия Сэндфорд не очень-то редкая. Обещал завтра послать кого-нибудь покопаться в архивах.
Шарон зевнула, потянулась, высоко подняв руки, показав Холлорану чуть больше того, что пряталось под форменной рубашкой.
– Совсем вымоталась.
– Помнится, я тебе давно велел отправляться домой.
– Помнится, я советовала тебе то же самое. – Она покосилась на него. – Ты выглядишь хуже, чем я.
– Как всегда.
Она слегка улыбнулась, встала, надела куртку, поправила портупею, застегнула «молнию».
– Вышло неплохо, правда?
– Что?
– Первое свидание. – Шарон натянула на голову форменную темно-синюю шапку, заправила под нее челку. – В следующий раз можно и переспать.
Тут шериф решительно проснулся.
10
Убитый у реки бегун стал основной новостью на всех радио- и телестанциях Миннеаполиса, что детектив Лео Магоцци считал почти чудом в разгар футбольного сезона.
По приказанию шефа он вместе со своим напарником Джино Ролсетом целый день занимался этим делом, отложив расследование убийства бандитами на прошлой неделе девочки-подростка народности мяо.[9] Джино это не понравилось.
– Видишь, что получается, Лео? – жалобно спрашивал он, выйдя из кабинета шефа. – Нас отзывают с одного убийства, бросают на другое, и не говори, будто приказ заняться вместо девочки-мяо симпатичным белым мальчиком, первокурсником семинарии, это не политика.
У симпатичного белого мальчика оказались очень симпатичные белые родители, которых они с Джино уничтожили за пару секунд, потребовавшихся для сообщения:
– С прискорбием вынуждены уведомить о гибели вашего сына.
Задали полагающиеся вопросы, дождались прибытия друзей семьи, заново заступивших на скорбную вахту, и только тогда покинули живые трупы с мертвыми остекленевшими глазами, бывшие до их прибытия родителями парня. Интересно. Мать девочки-мяо выглядела точно так же.
Джино от этого вовсе не полегчало. Он всегда тяжко переживает несчастья с детьми, поэтому Лео пораньше отправил его домой: посмотреть на собственных детей, прикоснуться к ним, поговорить, мысленно повторяя: «Слава Богу, слава Богу…»
У Магоцци не имеется ни детей, с которыми можно было бы поговорить, ни Бога, которого следует благодарить, поэтому он торчал на службе до восьми часов, делал звонки, листал протоколы опросов и предварительные заключения криминалистов, стараясь найти ниточку, намек на мотив или на подозреваемого в убийстве совершавшего пробежку парнишки. Пока пусто. Бегун – Джонатан Бланшар – почти карикатурный идеал примерного, добропорядочного гражданина: студент семинарии, совмещавший учебу с работой по двадцать часов в неделю. Господи помилуй, по средам и субботам добровольно трудился в приюте для бездомных. Если не торговал наркотиками с кухонного черного хода, не отмывал на бесплатных супах мафиозные деньги, то следствие в тупике.
Наконец, озадаченный и огорченный Магоцци сдался, пошел в свой скромный оштукатуренный дом в верхней части Миннеаполиса, съел разогретый в микроволновке обед, просмотрел почту, полез по шаткой приставной лестнице в художественную мастерскую в мансарде.
До развода он писал в гараже, летом прихлопывая комаров, зимой окружая себя обогревателями, которые удваивали счета за электричество. В тот день, когда Хитер ушла вместе со своим отвращением к скипидару и повышенной чувствительностью к любым химическим веществам, кроме парфюмерии из бутика «Ланком», перетащил живописные принадлежности в дом, разложил и расставил в гостиной. Два месяца там и писал, просто используя представившуюся возможность. Перебрался на чердак только после того, как засахаренные фрукты приобрели минерально-спиртовой вкус.