Смерть октановых богов

– А? Нет! Конечно, нет! – замотал головой Спасс. – Она – живое свидетельство, что атамана с попом убил не я. Берем с собой, только проводами или веревками обмотайте ее покрепче – опасная очень. Федор, распорядись, чтобы приготовили бензовоз и другие машины. До весны ждать не будем, отобьем «Приют» сейчас. И через час созывай собрание. Явка обязательна! Для всех, кроме дозорных. Говорить буду!

– Понял, начальник! Все сделаю! А трупы куда?

– Трупы?

– Трупы атамана и священника. Сжечь?

– Пока не надо. Положи их в общем зале, пусть народ попрощается. Все-таки начальство, нельзя его просто так сжигать. И в смерти должны послужить они благим целям…

– Понял, сделаю.

И Ковыль убежал исполнять приказы, а Спасский со все более возрастающим раздражением смотрел на выжившую девушку. Ну, зачем она сюда пришла? Чуть не нарушила порядок, благодаря которому он бы стал главой нефтяников через полгода. Забила себе голову местью и явилась очень не вовремя, хотя… Очень к месту оказалась ее винтовка. И еще – он стал атаманом на полгода раньше! Но все равно Спасскому было неприятно, что какая-то баба очень легко чуть не пустила его порядок под откос. Это безмерно раздражало. Грела лишь одна мысль: теперь Спасс использует и ее.

Сова очнулась от боли во всем теле. Казалось, кто-то большой очень долго пинал ее, ловил и снова пинал, как пинают мяч дети. Последнее, что она помнила, это бой с мужчиной на крыше девятиэтажки. А потом этот… бугай схватил ее и потянул в пропасть! Твою ж налево! Неужто она свалилась с крыши?

Но тогда почему она до сих пор жива?

Девушка с усилием разлепила глаза, и взгляду открылось свинцовое небо и стена, возносящаяся ввысь. Рядом галдели какие-то мужики, наверняка нефтяники! Кто же еще? Она услышала: «Денис мертв, упал с такой высоты!», «Эта чертова баба троих размазала! Атамана, попа и Дениса!», «Эй, аккуратнее! Она еще нужна Спасскому! Связать и привести в зал собраний…», «Ты! Готовь бензовоз! Ты! Прогревай в гараже автомобили! После собрания будет поход!», «Слышал? Готовимся к штурму «Приюта», «Ох, и голова-то болит! Кто ж в войнушку играет сразу после Нового года?».

Макаренко почувствовала, как ее поднимают, повернула голову и уставилась на мужика с усами. Он лишь зло буркнул:

– Не смотри на меня так, стерва! Убила атамана – прощения не жди! У-у-у… будь моя воля, повесил бы на тех же проводах!

А Сова вспомнила, что перед боем с виновником смерти отца убила двух ни в чем не повинных мужчин, которые вышли на порог. Косвенно, конечно, и они были виноваты, но непосредственный виновник так наказан и не был. Это раздосадовало девушку, а известие, что вся эта банда собирается напасть в скором времени на «Приют», не на шутку обеспокоило. Там же дети и один лишь взрослый! Что они смогут противопоставить нефтяникам? Ничего! «Приют» с детьми вновь вернется во владение банды, и Спасский найдет нового мучителя, ничем не уступающего Черномору или Кизляку! Надо как-то спасать положение! Надо что-то предпринять, пока ублюдки не отправились в поход против детей! И сделать это надо скорее.

Сова напрягла руки – связана! Значит, ее опасаются. И не напрасно… Дайте шанс, и она отправит на тот свет как можно больше выродков! Дайте ей шанс! Дайте же… а дадите, пеняйте на себя!

Голова сильно болела – возможно, сотрясение. Унылое небо слегка плыло перед глазами и словно бы троилось (одно – серое, второе – голубое, третье – красное, и они постоянно смещались относительно друг друга, отчего казалось, будто по голове с завидным постоянством бьют, а глаза при этом дергаются в глазницах, как встревоженные колокольчики).

Скоро сверху проплыли ворота, обвитые колючкой, потом караульная, чуть позже – арка дверного проема. В нос ударил хорошо настоявшийся запах немытых тел, какой-то невероятной курительной смеси, тяжелое амбре перегара и неочищенного самогона. Видно, погуляли здесь вчера знатно.

Девушку несли какими-то темными, запутанными коридорами со стенами из почерневших досок и одним общим потолком, словно когда-то этими самопальными стенами разделили одно большое пространство и просто забыли сделать для каждой комнаты свой потолок. Наконец, последний коридор раздался вширь, и мужики вынесли Макаренко в просторное помещение. Здесь запахи смешивались и обретали более терпкий и противный оттенок. Зато света стало больше. И Сова, не скрывая любопытства, огляделась.