Смерть на взлетной полосе

— У нас тут в последнее время только и разговоров, что об этой «летке», — говорил Сеня. — То убийства у них там, то самоубийства. Да вот еще курсантика какого‑то тоже шлепнули. Типа — нечаянно.

— Как это — шлепнули? — уточнил Гуров.

— А кто их знает, как, — легкомысленно ответил Сеня. — Говорят, то ли взорвалось у них там что‑то, то ли обрушилось. А парнишка слабым оказался, взял да и помер. Теперь как убийство по неосторожности квалифицируют. Только что‑то за последнее время многовато стало у них там неосторожностей этих.

— А про самоубийство что говорят? — поинтересовался полковник.

— Про самоубийство? Про это почти ничего. Самоубийство — оно самоубийство и есть. Что там говорить? Тем более — большой начальник. О таких делах не больно‑то распространяются, сами понимаете.

Тем временем «Волга» выехала на городскую окраину и вскоре притормозила возле невзрачного трехэтажного здания.

— Вот он, изолятор, — доложил Сеня. — Милости просим. Сходите, поговорите. А я вас подожду. Можете не беспокоиться, обратно тоже с комфортом доставим.

Лев вошел в здание изолятора, показал дежурному удостоверение, и тот сразу же провел его в комнату, где находился подозреваемый.

В небольшом помещении перед столом сидел молодой парень. Взглянув на него, Гуров сразу вспомнил всемирно известные фотографии Юрия Гагарина. Открытое лицо с правильными и довольно приятными чертами меньше всего склоняло к мысли, что перед вами — злодей. В глазах читалась усталость, но в общем выражении лица не было ни угрюмости, ни озлобленности. Из‑под свободной рубашки, в которую было одет парень, выглядывали бинты, а на правом плече виднелись следы ожога.

Гуров отослал охранника, присматривавшего за Китаевым, пока его не было, и устроился за столом.

— Добрый день, — проговорил он. — Меня зовут Гуров Лев Иванович. Мне поручено провести дополнительное расследование по вашему делу. Максим Китаев, правильно?

— Правильно, — нахмурившись, произнес парень. — Хотя не сказал бы, что день такой уж добрый.

— Что вы можете добавить к своим показаниям?

— А что там добавлять? Все, что знал, я рассказал.

— Хорошо. Давай так, — сказал Лев, поняв, что сухим официозом здесь многого не добьешься. — Своим ты рассказал, они твой рассказ, как смогли, зафиксировали, и я протоколы изучил. Но сам я здесь человек посторонний, обстановку не знаю. Расскажи мне, как было дело. В документах есть нестыковки, я действительно хочу разобраться.

Китаев вопросительно глянул в лицо полковнику, как бы решая, верить или не верить. Но через минуту произнес:

— Ладно. Может, и правда что выйдет. Если вы от них не зависите, тогда… В общем‑то, ничего особенного там не было, — подумав, продолжил он. — Этот вертолет, в котором все произошло, — он старый, по‑моему, даже списанный давно. Но у Курбанского он чем‑то вроде личного авто был. Куда он только на нем не летал. И к друзьям на фазенды, и по делам своим личным. Соответственно за машиной тщательно следили, чтобы все было в исправности, чтобы с дорогим начальником чего нехорошего в полете не случилось. Хотя, строго говоря, никто не обязан был списанную машину обихаживать. Но тут уж, как говорится… приказы не обсуждаются.

— То есть он не только тебя заставлял исполнять свои прихоти? — уточнил Гуров.

— Да почти всех! — в сердцах бросил Максим. — Вся часть от него стонала. А об этих курсантиках бедных и говорить нечего, как только он их не мучил!

— Но, если я правильно понял, особое внимание он оказывал именно тебе. Почему, если не секрет?

— Потому что все «косяки» свои хотел на меня свалить и на занимаемой должности остаться. А не получилось. Вот и решил, что это я во всем виноват. Хотя не я его, а наоборот, он меня принуждал нарушать правила. Считай, силком в этот вертолет затащил, управлению мешал, не знаю, как вообще сели, а потом меня же во всем и обвинил.

— Погоди, какой вертолет? — в недоумении спросил Гуров. — Это тот «Ми‑8», где, как ты сказал, все произошло?

— Да нет, другой. Это раньше было. Тот случай, из‑за которого его сместили.

Поняв, что ему предоставляется шанс узнать подробности, которые не прочитаешь ни в каких протоколах, Гуров навострил уши.