Смерть на ипподроме

Кобыла оказалась нежной и ласковой старушкой. Она послушно выбралась из фургона, без сопротивления миновала палисадник и вошла в коттедж, в приготовленную для нее комнату. Я дал ей сахару и погладил уши, а она игриво толкнула меня головой в грудь. Убедившись, что она свыклась со своим необычным денником, я закрыл дверь и запер Застежку на замок.

Затем я снаружи подергал трубы – крепко ли держатся. Мороз мог помешать цементу схватиться как следует. Но трубы укрепились – не сдвинуть, Кобыла безуспешно пыталась просунуть морду через решетку. Я погладил ее по носу, и она шумно и удовлетворенно выдохнула, Потом повернулась, направилась в угол к сену и доверчиво начала жевать.

Я отнес остаток сена и соломы в одну из передних комнат, с трудом развернулся и поехал назад в Бедфордшир. Там я вернул фургон владельцу и, взяв напрокат машину, вернулся к Джоан.

Она спрыгнула с дивана, на котором читала до моего прихода, и нежно поцеловала меня в губы. Получилось это как-то само собой и поразило нас обоих. Я взял ее за плечи и увидел, как удивление в ее черных глазах сменилось смущением, а смущение – паникой. Я убрал руки и, отвернувшись, стал снимать куртку – чтоб дать ей прийти в себя. При этом небрежно кинул через плечо:

– Жилец водворен в коттедж. Большая коричневая кобыла с добрым характером.

– Я просто.., рада, что ты вернулся.

– Вот и славно, – весело отозвался я.

– У меня есть грибы для омлета, – сообщила она более спокойным тоном.

– Грандиозно!

И я отправился в кухню.

Пока она жарила омлет, я рассказывал ей про Застежку.

Трудный момент миновал.

Она вдруг объявила, что утром поедет со мной в коттедж.

– Нет!

– Да! Он ждет, что миссис Джонс откроет ему дверь. И будет куда лучше, если это сделает она, Переубедить Джоан я не смог.

– И еще вот что. Ты, верно, и не подумал о занавесках? А если хочешь, чтобы он вошел в дом, все должно выглядеть нормально. У него глаз острый, и он сразу учует подвох, – она выудила из ящика какую-то ткань с набивным рисунком, взяла кнопки, ножницы, скатала большой старенький коврик, потом сняла со стены натюрморт.

– А это зачем?

– Чтобы обставить прихожую. Все должно выглядеть как следует.

– Ты гений, – сдался я, – Едем.

Мы сложили все, что она приготовила, около двери. К этому я добавил две коробки сахару, большой электрический фонарик и веник.

После того внезапного поцелуя диван показался мне еще более тоскливой пустыней, чем раньше...

Глава 17

Выехали мы рано, и когда добрались до коттеджа – не было девяти. До появления Кемп-Лора предстояло еще много дел.

Я спрятал машину за кустами, и мы внесли все привезенное в дом. Застежка была цела и невредима. Она обрадовалась нам и тихонько заржала. Пока я подбрасывал ей соломы и свежего сена, Джоан решила вымыть окна с фасада. Мне было слышно, как она напевает, смывая давнюю грязь.

Дав Джоан полюбоваться блеском стекол, я притащил краску и занялся скучным делом – выцветшую черную краску и свежую замазку стал покрывать новой, ярко-зеленой.

Джоан разостлала в холле коврик. Потом она вбила гвоздь в стенку – под картину – как раз против входной двери; после этого она взялась за окна изнутри: развесила занавески.

Мы постояли у ворот, любуясь делом рук своих. Свежеокрашенный, с веселенькими занавесками, с картиной и ковром, видневшимися в полуоткрытую дверь, коттедж выглядел живым и ухоженным.

– У него есть какое-нибудь имя? – спросила Джоан.

– Его называют "Домик смотрителя", – Лучше назовем его "Росянка".

– В честь победителя Большого Национального Приза?

– Нет, есть такое растение – насекомоядное. Я обнял ее за талию. И она не отстранилась.

– Будь осторожен, ладно?

– Буду, – успокоил я ее и взглянул на часы. Без двадцати одиннадцать. – Пойдем-ка в дом, вдруг он раньше приедет.

Мы вошли и уселись на остатках сена так, чтобы были видны ворота. Минуту или две молчали.

– Ты замерзла? – Прошедшую ночь опять были заморозки, а коттедж не отапливался:

– Надо было привезти печку.

– Это не холод, это нервы.

Она уютно прижалась ко мне, и я поцеловал ее в щеку. Черные глаза взглянули печально и устало. А у меня вдруг появилось такое чувство, что если проиграю и на этот раз, то потеряю ее уже навсегда.

– Никто не запрещает браков между кузенами, – медленно выговорил я. – Закон разрешает их и церковь тоже. Будь в этом что-нибудь аморальное, они бы не допустили. Даже медики не возражают, – я замолчал, а она все смотрела так же печально. Почти без всякой надежды я спросил:

– Я чего-нибудь не понимаю?

– Я и сама не понимаю... Тогда я решился:

– Я сегодня буду ночевать тут, в деревне, в своей берлоге, А утром прямо поеду на тренировку. Всю эту неделю я манкировал своими обязанностями...

Она выпрямилась, отбросив мою руку.

– Нет! Приезжай ко мне.

– Не могу. Не могу я больше!

Она встала и подошла к окну. Я не видел выражения ее лица.

– Это ультиматум? – спросила она потрясение. – Или я выхожу за тебя замуж, или ты исчезнешь насовсем?

– Если и ультиматум, то невольный, – запротестовал я. – Но так дальше продолжаться не может.

– До этого уикэнда вообще не было никакой проблемы.