Смерть лесничего

Она не заставила себя ждать. Между гор показался, будто обрубленный лопатой червь, железнодорожный состав, состоящий из тепловоза и четырех покореженных вагонов. Подхватив вещи, народ повалил на дальнюю третью платформу, куда прибывал закарпатский поезд. Обернувшись, Юрьев успел заметить удалявшуюся спину Щека, спустившегося в этот день с горы с котятами и молочным бидончиком, чтоб потереться на станции о людей, так и не пожелавших разглядеть в нем своего президента.

Юрьев расцеловался с дядей, жена его тоже, и они полезли вместе со всеми на приступ ближайшего к ним тамбура. При этом Юрьев слегка направлял и подталкивал перед собой жену, одновременно ограждая ее от толчков сбоку и в спину.

Нескольких событий или, точнее, сведений о событиях все же недостает пока в этой истории, похожей на раздвоенный змеиный язык, чтобы она смогла наконец прийти к своему естественному завершению. Более уместным, может, было бы сравнение ее с расщепом царапающего бумагу стального, похожего на женский торс, пера, но такие перья уже навсегда вышли из употребления – заодно с чернильницами, перочистками, пришивными белыми воротничками и многим другим. Люди обречены умирать не в тех странах, в которых родились, даже если всю жизнь они не трогались с места.

Первое из сведений до такой степени нарочито и несуразно, что его только и можно принять к сведению. Города то выдавливают людей из себя, будто обмылки, то тянут их в свои сны, преследуя по всему свету. Покидаемый Юрьевым город был как раз из таких, наделенных женским характером, любящих послать нечто вдогонку.

Накануне отъезда Юрьев столкнулся на его улицах с миниатюрным учителем физкультуры из той школы, где училась Маруся и где они вместе работали, и с которым за последние два десятка лет они не повстречались ни разу. Физрук оказался председателем торгового кооператива, возившего из Польши товары и продававшего их на стадионе, превращенном теперь в вещевой рынок. Юрьева восхитила новость, что несмотря на все перемены последних лет школьный директор удержался на своем посту. Бывший физкультурник слегка удивился интересу, проявленному Юрьевым к судьбе Маруси

Богуславской, но виду не подал и, изобразив припоминание, бойко рассказал о ее дальнейшей участи. После возвращения в село и бабкиной смерти Маруся долго прожила одна в полуразвалившейся хате. Покуда в прошлом году на ее голову не свалилось наследство из Америки. Она не стала строиться, а купила сразу большой дом со всей обстановкой, в котором и живет теперь, по-прежнему одна, из дому почти не выходит, односельчане видят ее редко.

“Какой бред!” – подумалось Юрьеву. “Морковь с косой, темница, терем…” Вышестоящий кто-то намылил шею волокитчикам из небесной канцелярии, так что вынуждены были спустить, наконец, на землю гонорар за Марусины сочинения. Видать, нагоняй инстанции получили серьезный, потому что они же, надо полагать, подстроили Юрьеву эту встречу на улице – с известием, что расплата, мол, с его ученицей произведена и долг, дескать, погашен, искупления пока не состоялось, а вся постановка проведена по платежной ведомости в качестве “творческой неудачи”.

Хотя это вполне могла быть и плата за право на либретто, в котором излагалась бы история обручения сельской школьницы с отпрыском древнерусских князей и последовавшей гибелью необыкновенного ребенка. Американцы.

Юрьев поспешил распрощаться с осторожным и осмотрительным в выражениях учителем физкультуры. Ему запомнилась его маленькая ручка и выражение на лице, как у агента похоронного бюро. У

Юрьева до отъезда оставались считанные часы, а ему предстояло еще переделать тьму дел.

Другое известие полгода спустя почерпнуто было им из газет – о неожиданном наводнении в Карпатах в разгаре лета. Дозвонившись до родителей, он узнал от них, что центральная часть того поселка в горах, в котором проживал его дядя, затоплена, но вода не подымалась выше порогов и окон первых этажей да и держалась недолго. Наибольшее неудобство, что дяде с сыном пришлось поднять на несколько дней в квартиру поросенка,- хвала Богу, квартира у них на втором этаже. А в остальном можно считать, что все обошлось.