Смерть королей

Солнце теперь было совсем низко, отбрасывая длинные тени на восток, где, должно быть, Сигурд уже услышал от обеих команд, что я близко.

— Ты начал войну? — догнал меня Уиллибальд.

— Стену из щитов! — крикнул я — Вот здесь! — я хотел сделать стену на самом мосту. Теперь неважно, сколько Сигурд приведет людей, потому что только несколько человек могут сойтись с нами на узком пространстве между тяжелыми деревянными перилами.

— Мы пришли с миром! — протестовал Уиллибальд. Близнецы, Цеолберт и Цеолнот, тоже протестовали, пока Финан выстраивал наших воинов.

Мост был достаточной ширины, чтобы на нем могли стоять в ряд шесть воинов с перекрывающимися щитами. Я поставил туда четыре шеренги воинов с топорами, мечами и большими круглыми щитами.

— Мы пришли, — повернулся я к Уиллибальду, — потому что Эорик предал вас. Это не имеет никакого отношения к миру. Это чтобы легче развязать войну.

— Спроси его, — я показал на Иванна. — Давай, поговори с ним, а меня оставь в покое! И скажи этим монахам, чтобы они прекратили свой проклятый кошачий концерт.

Потом из дальнего леса за мокрыми полями показались датчане. Тьма датчан, может быть, две сотни, все конные, и вел их Сигурд на великолепном сером жеребце, под знаменем с летящим вороном.

Он увидел, что мы ждем его, и для атаки ему придется послать своих людей на узкий мост. Поэтому он сдержал свою лошадь шагах в пятидесяти, спешился и пошел к нам.

Его сопровождал молодой человек, но все взгляды устремились на Сигурда. Он был крупным широкоплечим мужчиной со шрамами на лице, наполовину скрытым бородой, достаточно длинной, чтобы заплести две толстые косы и носить их обернутыми вокруг шеи. Его шлем отражал краснеющий солнечный свет.

Он не побеспокоился взять с собой щит или вытащить меч, и при этом он все равно оставался датским лордом в своем воинственном великолепии.

Его шлем был инкрустирован золотом, цепь из золота скрывалась среди кос его бороды, его руки были унизаны золотыми кольцами. Золото мерцало и на устье его ножен, как и на рукояти меча.

У молодого человека цепь была серебряной, и макушку его шлема опоясывало серебряное кольцо. Лицо его было высокомерным, наглым и враждебным.

Я перешагнул штабель соломы и пошел им навстречу.

— Лорд Утред, — насмешливо поприветствовал меня Сигурд.

— Ярл Сигурд, — ответил я тем же тоном.

— Я говорил им, что ты не дурак, — сказал он. Солнце сейчас было так низко над юго-западом горизонта, что ему приходилось наполовину закрывать глаза, чтобы видеть меня. Он сплюнул на траву.

— Десять твоих людей против восьмерых моих, — предложил он, — прямо здесь, — он впечатал ногу в мокрую траву. Он хотел выманить моих людей с моста, и знал, что я не соглашусь.

— Разреши мне биться с ним, — сказал молодой человек.

Я пренебрежительно посмотрел на него.

— Я предпочитаю, чтобы мои враги были в том возрасте, когда бреются, перед тем как убивать их, — произнес я и перевел взгляд обратно на Сигурда, — ты против меня, — сказал я ему, — прямо здесь, — и впечатал свою ногу в замерзшую дорожную грязь.

Он улыбнулся, показывая пожелтевшие зубы.

— Я убил бы тебя, Утред, — сказал он мягко, — и избавил бы мир от бесполезного куска крысиного дерьма, но с этим удовольствием придется подождать.

Он потянул свой правый рукав, чтобы показать шину, наложенную на предплечье.

Шина представляла собой две деревянных щепы, стянутых холщовыми полосами. Еще я увидел любопытный шрам на его ладони, две черты в виде креста.

Сигурд не был трусом, как не был и дураком в достаточной степени, чтобы драться со мной, когда сломанная кость правой руки еще восстанавливалась.

— Опять воевал с бабами? — спросил я, кивая на странный шрам.

Он пристально посмотрел на меня. Я подумал, что мой выпад угодил глубоко, но, очевидно, он задумался.

— Разреши мне биться с ним! — опять сказал юнец.

— Помолчи, — прорычал Сигурд.

Я взглянул на парня. Ему было, возможно, восемнадцать или девятнадцать, он почти вошел в полную силу и обладал всей важностью уверенного молодого человека.

На нем была прекрасная кольчуга, наверное, франкская, а его руки унизаны кольцами, которые так любят носить датчане, но я предположил, что богатство досталось ему в дар, а не на поле брани.

— Мой сын, — представил его Сигурд, — Сигурд Сигурдсон. Я кивнул ему, но Сигурд младший лишь враждебно уставился на меня.

Он так хотел проявить себя, но его отец бы этого не позволил.

— Мой единственный сын, — произнес он.

— Кажется, ему не терпится умереть, — сказал я, — если он хочет биться, я окажу ему такую услугу.

— Его время еще не пришло, — ответил Сигурд, — я знаю это, потому что говорил с Эльфадель.

— Эльфадель?

— Она знает будущее, Утред, — произнес он серьезно, без насмешки, — она предсказывает будущее.

До меня доходили слухи об Элфадель, слухи, неуловимые как дым, ходили по Британии, и в них говорилось, что северная колдунья может говорить с богами.

Ее имя, созвучное с ночным кошмаром, заставляло христиан осенять себя крестом.

Я пожал плечами, сделав вид, что Эльфадель мне не интересна.

— И что же говорит старуха?

Сигурд скривился: