Помешалась она немножко на своем пасторе. Но вообще-то Юля добрейшая душа и моя лучшая подруга. Никто на свете не сделал для меня столько, сколько она, — ни мать, ни муж, ни сын. Никто. И уж тем более господин Хорн.
Юля считала, что господин Хорн одержим каким-то бесом. Она всегда глядела на него с легким прищуром, недоверчиво, настороженно. В его присутствии она не произносила ни словечка, а поскольку и он к ней не обращался, то разговаривать им не доводилось.
Когда он уходил, она мрачно глядела на закрывшуюся за ним дверь, потом поворачивалась ко мне и всякий раз предупреждала:
— Несчастный он человек. Берегись, Труда, он и другим приносит несчастье.
Я только смеялась. Я сама видела, что он несчастлив, и знала — счастья от него не жди. Ну а сделать меня несчастней, чем я была, никто бы не сумел. И все же меня тревожили эти пророчества Юлии.
Теперь, когда прошло столько лет, я думаю, все же она оказалась права.
Через две недели после похорон господина Хорна мне вернули его опечатанную комнату. Наконец-то я могла опять распоряжаться всей своей квартирой, не стесняясь, как прежде, своего пускай почти незаметного постояльца.
Когда мы сняли пломбу, Юля первой вошла в его комнату. Она сожгла на блюдечке немного ладана и пошептала молитвы. Мне она велела подождать за порогом, и я молча глядела оттуда. Потом она распахнула оба окна, проветрила комнату и только тогда пустила меня.
— Бесов прогоняла, — объяснила она, заметив мое недоумение.
— Это же суеверие чистой воды, — сказала я. — Пастор твоего ведьмовства не одобрил бы.
Юля отнесла блюдечко на кухню. Потом накинула свое поношенное черное пальто, взяла кошелку и встала передо мной. С обычным самомнением, не терпящим возражений, Юля отчеканила:
— Для тебя же стараюсь. Тяжкие думы несчастного покойника живут на свете гораздо дольше, чем любые радости того, кто усоп в мире.
Тут Юля перекрестила себя и меня, кивнула, довольная собой, и ушла.
Глава третья
За год до этого, во время летних каникул, я первый раз пошел в замок один. После обеда, пока мать еще не успела приказать мне и брату, что нужно сделать до вечера, я убежал через дворовую калитку. Я знал: предстоит собирать смородину. Мать засадила участок бесконечными рядами смородиновых кустов. В каникулы мне иногда приходилось обирать ягоды с кустов. Сидя с исцарапанным лицом и руками в пыльных кустах, я обрывал с тихой яростью маленькие гроздья и особенно злился на то, что каждую весну мы скармливаем курам по нескольку банок начавшего бродить варенья. И все равно летом мать снова варила его гораздо больше, чем мы могли съесть. На любые возражения она отвечала:
— На зиму нужен запас.
Я убежал, даже не придумав, что скажу вечером и как оправдаюсь. Убежал, не зная, чем занять освободившееся время. С большим удовольствием я бы просто завалился в кровать с книгой. Но ведь в свою комнату не пойдешь, там меня сразу найдут и заставят идти помогать матери.
В невеселом настроении добрел я до окраины. Здесь, у самого дорожного указателя на въезде в город, мне попалось на глаза несколько шампиньонов. Однако вскоре я выбросил в кювет эти маленькие пахучие грибы. Все равно вечером накажут, парой шампиньонов мать не умилостивишь, даже нечего и надеяться.