Смерть как сон

Это была уже другая фотография. Не та, которую нам показали раньше. Если там Лаво показалась мне симпатичной, то здесь она была просто красавица. Поразительный контраст между белизной кожи и иссиня-черными волосами.

– Мисс Гласс, вы там бывали, вы и рассказывайте, – предложил Бакстер.

– Сабины промышляют охотой и рыбалкой. Под рыбалкой я понимаю в первую очередь ловлю креветок. Живут в лачугах вдоль протоков, которые впадают в Мексиканский залив. Скорее всего своим родным языком она считает французский, так у них заведено. С английским местные дети впервые сталкиваются в школах. Они исповедуют католичество, но не каноническое, а преломленное сквозь призму собственных языческих поверий. Говорят, некоторые их обряды отдают вудуизмом. Среди сабинов встречаются случаи кровосмешения. Среди них есть не только белокожие, как эта женщина, но и очень смуглые люди с курчавыми волосами, как у африканцев. Сабины – народ суровый, но при этом обожают музыку и танцы. Живут кланами. Все проблемы пытаются решить между собой сами, не обращаясь к властям. В восьмидесятых дали отпор вьетнамцам, которые хотели наладить по соседству добычу креветок. Брали на абордаж их суда, учиняли перестрелки. Все газеты про это тогда писали.

– Очень интересно, мне и добавить-то теперь по Лаво почти нечего, – заметил Бакстер. – Впрочем… Насколько нам удалось выяснить, рисовать она нигде не училась. Просто однажды стала малевать что-то в альбоме, и у нее сразу получилось неплохо. Впоследствии занялась живописью всерьез. В основном писала акварельные пейзажи, шатаясь с мольбертом по родным протокам. Добиралась и до залива. В десятом классе бросила школу, а в семнадцать отправилась искать счастья в Нью-Йорк.

– Как и Уитон, – тихо проговорила я.

– Именно. Как и у юного Уитона, дела у нее не складывались. Зарабатывала как придется: официанткой в ресторане, уборщицей и смотрительницей в музеях, а один знавший ее в те годы искусствовед слыхал будто бы, что она выступала в стриптизе. Не знаю, насколько этому можно верить. Зато достоверно известно, что Лаво работала натурщицей у студентов Туланского университета и порой позировала обнаженной. Про нее также ходят упорные слухи, что она лесбиянка.

– И этим слухам можно верить? – спросила я.

– Не знаю. Мы не хотели расспрашивать на сей счет студентов, чтобы не поднимать лишнего шума. Необходимо, чтобы завтрашний визит к подозреваемым явился для них полной неожиданностью. В наших руках фактор внезапности, который мы обязаны использовать на сто процентов.

– А какова главная сюжетная линия картин Лаво? – спросил Кайсер. – Обнаженные женщины, надеюсь?

– Ничуть не бывало. У нее странное увлечение: она просится на постой к абсолютно чужим людям и, пожив у них немного, делает зарисовки их повседневного быта.

– Так поступали некоторые фотографы-документалисты в шестидесятых, – вспомнила я. – Гордон Паркс, в частности.

– Все свои картины она пишет за один присест, – продолжал Бакстер. – Пресса Талией живо интересуется; впрочем, цены ее творчеству это не особенно добавляет. Ее заработок не идет ни в какое сравнение с деньгами Смита и Уитона.

– А сколько все-таки? – спросил Кайсер. – Хоть по тысяче долларов за холст ей дают?

– Ее нынешняя планка – семь сотен.

– А у Леона Гейнса? – вспомнила я про уголовника.

– Кто-то заплатил за одну его картину пять тысяч. В принципе, Гейнс мог бы жить на средства от продажи своих холстов, если бы не ужасные долги, в которых он погряз. Трудно найти в университете человека, которому он не был бы должен. И потом… один из его прежних сокамерников сообщил, что в «Синг-Синге» Гейнс пристрастился к героину.

– Создается впечатление, что Лаво и Гейнс откровенно бедствуют, – задумчиво проговорил Кайсер. – А между тем художник, написавший «Спящих женщин», заработал на этом миллионы.

– Да, Джон, неувязочка.

Наконец подал голос и доктор Ленц:

– Я ставлю на Уитона и Фрэнка Смита. Точнее, на кого-то из них. С деньгами у них все в порядке. Думаю, им не составило бы труда укрыть от любопытных взоров и более серьезные средства. Что же до Гейнса… Он жесток, маргинален и отбывал срок за изнасилование. Все это, казалось бы, говорит против него. С другой стороны, я не верю, что он и есть наш искомый преступник. Уж слишком все просто. Тот, кого мы ищем, – хитрый, изощренный, неуловимый злодей. Боюсь, он даст Гейнсу сто очков вперед.

– А Лаво? – спросила я.

– Я уже говорил, что на нее не стоит тратить время. Она женщина. Этим все сказано.

– А я снова повторяю, что отработать необходимо всех! – жестко проговорил Кайсер. – После нашей поездки на Кайманы я почти уверился, что Марсель де Бек в этом так или иначе замешан. Гейнсу и Лаво вовсе не обязательно быть миллионерами. Отчего не допустить, что де Бек все организует и забирает себе главный куш, а художника привлекает за гроши в качестве банального наемного работника? В этом случае Гейнс и Лаво имеют все шансы быть причастными к похищениям.