Смерть играет

— Боюсь, что нет. Я не хочу обескураживать Тримбла в его первом серьезном деле, а он чрезвычайно самолюбивый человек. Надеюсь, наше отделение сможет самостоятельно провести всю необходимую розыскную работу. Но только я считаю, что в этом деле кроется нечто более глубокое. И вот здесь вы можете принести пользу.

Петигрю кивнул. Не отдавая себе отчета в том, как это произошло. Теперь то, что казалось ему немыслимым еще полчаса назад, представлялось самым естественным.

— Конечно, — говорил Макуильям, — это только мое ощущение. У нас собраны далеко не все факты — просто несколько фактов подобно тем, о которых я вас спрашивал, — и, возможно, когда все они соберутся вместе, дело окажется довольно простым. Но не думаю, что я ошибаюсь. — Он снова взглянул на часы и поднялся. — Мне пора в офис. Вы, вероятно, пожелаете узнать обо всех обстоятельствах дела, которые нам удалось собрать на этот момент.

— Я могу пойти вместе с вами и забрать материалы? — спросил Петигрю, тоже вставая. — У меня сегодня свободный день.

— Разве я не сказал вам, что Тримбл очень чувствительный человек? — с упреком произнес старший констебль. — Я ушел и сейчас буду возвращаться, проходя у него перед окном. У него сердце разорвется, если он увидит, что я кого-то привел у него за спиной.

— Да, конечно, я не должен был делать такого глупого предложения.

— Я зайду к вам сегодня вечером, и мы вместе пройдемся по всем фактам, продолжал Макуильям, пока они направлялись через пустую столовую к выходу. То есть в том случае, если Тримблу не вздумается устроить вам в это время допрос. Но я буду знать заранее о его намерениях. И не забывайте, когда бы он к вам ни пришел, что вы всего лишь бедный тупой свидетель, добросовестно пытающийся ответить на его вопросы.

— А если он станет спрашивать о том, о чем вы не успели спросить?

— Ну, прежде всего он будет интересоваться, играете ли вы на кларнете. Полагаю, вы не умеете?

— Господи, нет, конечно!

— А случайно, не знаете, кто еще умеет — например, Диксон?

— Диксон знаменит тем, что знает о музыке все, хотя сам совершенно немузыкален. Вот почему он такой великолепный секретарь. Думаю, вы можете быть уверены, что он не способен взять ни одной ноты ни на одном из инструментов.

— Понятно. — Старший констебль остановился в дверном проеме. — Наверное, будет лучше, если мы выйдем из клуба поодиночке, — сказал он с видом заговорщика. — Констебль в сквере заметил меня, когда я проходил мимо, и, если мы выйдем вместе, он может сказать об этом кому-нибудь.

— Безусловно. Но прежде чем вы уйдете, позвольте спросить, что именно я должен для вас сделать?

— Сделать? Но я ничего не прошу вас делать. Я прошу только о том, чтобы вы прочли полицейские отчеты, были внимательны и немного подумали о том, что видели, читали и слышали. А потом, если вам ничего не придет в голову, просто сказать мне об этом.

— Ясно.

— Моя идея заключается в том, — закончил старший констебль, — что, если Тримбл окажется в тупике, я подкину ему намек. Боюсь, ему покажется страшно досадным принять намек от меня, но еще более страшным для его самолюбия будет, если он узнает, что намек получен от постороннего вроде вас. Вот почему я предпочитаю держать вас на заднем плане. Надеюсь, вы не возражаете, понимая, какая за этим кроется серьезная причина.

— Нет, конечно нет. Я думал, что вообще не захочу иметь отношения к этому делу, но вижу, что ошибался. Как вы сказали, это хорошая причина.

— Самая важная в мире причина! — торжественно сказал Макуильям. — Честь и слава маркширской полиции.

И к удивлению Петигрю, на этот раз он казался абсолютно серьезным.

Глава 13 ПОЛЬСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

— Мистер Збарторовски? — удивленно переспросила миссис Роберте. — Но, инспектор, зачем вам нужно его видеть?

— Это, мадам, — отвечал Тримбл, — не имеет значения. Я прошу вас оказать содействие полиции.

Миссис Роберте выглядела подозрительно кроткой.

— Но я не понимаю, как я могу помочь полиции, — заметила она тоном добродушной хозяйки, вежливо уклоняющейся от предложения коммивояжера купить ненужные вещи. — Мистер Збарторовски мой друг, у него очень тяжелая жизнь, и именно ему я хотела бы помогать.

Она подняла с колен свое шитье, которое отложила с приходом Тримбла, словно подчеркивая этим, что разговор подошел к концу.

— Не хотите ли вы сказать, мадам… — начал было инспектор, но не закончил фразу, ибо по упрямому выражению лица миссис Роберте, нарочито не отрывающей глаз от своей работы, было ясно, что она именно и имела в виду те неслыханные, едва упоминаемые вслух принципы, в которых он собирался ее обвинить. Вместо этого он огляделся и поймал взгляд мистера Робертса, который курил, сидя в кресле у камина.