Смерть и жизнь рядом

Он назвал майора по имени-отчеству, как всегда обращался к своему другу в часы душевных бесед о будущей мирной жизни, ради которой, собственно, они и воевали. Один собирался возвратиться в школу. «Представляешь, вхожу в класс, и сорок пар глаз — озорных детских глаз — устремлены на тебя с молчаливым вопросом: какой ты будешь, наш новый учитель?» А Нестор мечтал о своей донецкой шахте, где до института работал взрывником. «В институт не пойду сразу, успеется, — рассуждал Нестор. — Вначале надо поднять шахту, взорванную фашистами».

Александр Пантелеймонович с воодушевлением начал рассказывать о Словакии. В заключение спросил:

— Так пойдешь ко мне? Разведчиком, ну и радистом, как на Висле. Я получил приказ сформировать новую десантную группу.

Небольшие, глубоко посаженные глаза майора настороженно следили за выражением молодого лица. Подумав, Нестор ответил:

— Что ж, это по мне.

— Я так и ожидал! — удовлетворенно кивнул Зорич. — Значит, еще попартизаним…

Вот о чем вспомнил Нестор, глядя в окно самолета, за которым стлалась октябрьская ночь сорок четвертого года.

Вдруг самолет сделал вираж, и Нестор увидел сигнальные огни аэродрома. Все разом заговорили.

Первым по приставной лестнице спустился на землю майор. В просвете дверей вдали маячил силуэт двухэтажного здания, к самолету бежали словаки, и кто-то уже обнимался с майором, слышны были слова привета и дружбы.

ДВА ИЗМЕРЕНИЯ

Неделю спустя после высадки десантной группы майор Зорич рапортовал по радио в Украинский штаб партизанского движения, что созданный им отряд готов к выполнению боевого задания.

Это был один из многих партизанских отрядов, рожденных в ту пору в горах Словакии. Но ему предстояло еще прорваться через фронт немецких войск, упорно стремившихся к центру Словацкого повстанческого района — Банска-Бистрице.

Отряд Зорича формировался в небольшом селении Старе Горы, единственная улица которого была словно прорублена в горе и тянулась километра полтора. Вдоль улицы белели под красными шапками крестьянские Дома — сто или сто пятьдесят, и все из белого известняка.

Село пересекала бурная речушка, мчавшая свои воды в. тени ажурной зелени летом и под тонким ледком- зимой. Деревья еще не облетели, и ветви в золотом уборе ниспадали до самой воды.

И вот нужно уходить из Старе Горы. Грустно расставаться с хозяевами, с девушками, с которыми плясали по вечерам в корчме, и с новыми друзьями из Банска-Бистрицы. Особенно тепло отзывался Зорич о надпоручике Чехословацкой армады Вильяме Брунчике. На прощание тот передал Зоричу тридцать винтовок и десять пистолетов — настоящий клад для партизан. Но сам остался со своей ротой в Банска-Бистрице. Командующий Чехословацкой армадой не признавал партизанской тактики и не собирался уходить в горы.

— Вы не потеряли адреса жены? — беспокоился Брунчик, когда прощался с Зоричем. — О, к ней вы можете обратиться за помощью в любую минуту. Терезия — большая патриотка. Мой привет ей и любовь!

Жена Брунчика жила в Нитре, но город уже находился в руках немцев.

Встреча с Брунчиком состоялась вчера, а сегодня Зорич последний раз едет в Банска-Бистрицу, чтобы доложить полковнику Асмолову — начальнику Главного штаба партизанского движения в Словакии, что отряд сформирован и ночью собирается выступить по своему маршруту.

На городской площади было шумно. У входа в Партизанское велительство стояли запыленные автомашины и толпились люди. Одни, с окровавленными марлевыми повязками, ждали направления в госпитали, другие требовали отправки в партизанские отряды.

Узнав от Зорича о его желании встретиться с полковником Асмоловым, офицер с красной повязкой на рукаве откозырял и обещал немедленно доложить. Майор в сопровождении начальника штаба отряда старшего лейтенанта Волостнова поднялся по лестнице и оказался в коридоре, куда выходило несколько дверей. В одну из них вошел дежурный офицер. Он тут же вернулся.

— Прошу, пан майор.

Зорич и Волостнов вошли в кабинет. Им навстречу поднялся среднего роста человек с полковничьими погонами на хорошо пригнанном кителе. Строгое выражение лица полковника смягчалось изредка появлявшейся улыбкой. За большим столом справа от Асмолова сидел его заместитель — словак в роговых очках, внешне похожий на школьного учителя.

Зорич стал докладывать о численности отряда, его боевом и материальном оснащении.

— Желающих вступить в отряд столько, что на всех не хватит обмундирования…

— Что представляют собой новобранцы? — поинтересовался полковник.

— Большая часть — крестьяне. Лесорубы и пастухи. Есть и рабочие — с химической фабрики, шахтеры из Новаки, Банска-Штявницы, целое отделение цыган. Они упросили взять их, хотя, может быть, мне и не следовало уступать им.

— Почему?

— На дворе — осень, а они босые, товарищ полковник. Я же всех обуть не в состоянии.

— Зачем же ты взял их? — полковник искоса, снизу вверх, посмотрел на Зорича.

— Они так просили, что не хватило духу отказать. Многие из них, товарищ полковник, я уверен, боевые парни.

— Боевые хлопцы нужны, — согласился Асмолов.