Смерть и воскресение царя Александра I

Можно было – по другой ветке, но я сплоховал, не догадался, и ангел вовремя не шепнул, и теперь я возвращался назад. Возвращался с невольной досадой и, наверное, поэтому был рассеян, безучастен к тому, что меня окружало, и не чувствовал приближения духовного поля, которое обозначалось в сознании именем Александра. Да, цвела черемуха по склонам, посверкивали ржавой водой болотца, млела на солнце клейкая молодая листва, сквозило тонкое марево облаков, а я не чувствовал, – не чувствовал до тех пор, пока не мелькнуло названьице маленькой станции – Кленовская или Кленовский…

И тут меня словно обожгло, и я вспомнил.

«Это было ранней осенью 1836 года.

К одной из кузниц близ г. Красноуфимска Пермской губернии подъехал на очень хорошей, породистой лошади всадник, высокий, плечистый, красивый старик, по виду лет около 60-ти, одетый в обыкновенный черный крестьянский кафтан . Подковывая по его просьбе лошадь, кузнец обратил внимание на не совсем обычную наружность прибывшего. Несмотря на то что на нем был надет простой крестьянский костюм, он вовсе не походил на крестьянина ни своею наружностью, ни манерою говорить.

Ясно было видно, что это человек не простой.

Кузнец начал расспрашивать незнакомца, кто он такой, откуда и куда едет, где приобрел такую прекрасную лошадь… Но тот отвечал нехотя и настолько уклончиво, что возбудил подозрение и у кузнеца, и у собравшегося около кузницы народа. Старик без всякого с его стороны сопротивления был задержан и отправлен в город.

На допросе он назвал себя крестьянином Федором Козьмичом и заявил, что лошадь принадлежит ему, но от дальнейших показаний отказался, объявив себя бродягою, не помнящим родства. Вследствие этого старика посадили в тюрьму, затем судили за бродяжничество и приговорили к ссылке в Сибирь, а предварительно к двадцати ударам плетьми».

Так рассказывает о появлении Феодора Козьмича близ Красноуфимска старинная брошюра, и этот рассказ повторяется во многих изданиях. Близ Красноуфимска – или, точнее, в Кленовской волости Красноуфимского уезда. Уточним и дату: 4 сентября 1836 года. Именно в этот день угрюмый, хмурый, бородатый мужик, прибивавший подковы (или, напротив, круглый, веселый, безбородый), встретил в дверях кузницы старика, одетого в крестьянский кафтан, но по манерам, осанке, выправке смахивавшего на барина. К тому же высокого, плечистого и красивого. Встретил приветливо, даже с некоторой угодливостью, с желанием оказать почтение и одновременно расположить к себе: мол, заходи, добрый человек, уважь, не погнушайся. Говори, чего надобно, – мигом исполним…

Про себя же наверняка подумал: эге, дядя, а ты, видать, не из простых… Ну и решил доложить куда следует.

Может быть, не раз уже докладывал о всяких подобных случаях и даже числился по некоему секретному ведомству – такое предположение высказал Анатолий Федорович Хрипанков, мой петербургский собеседник, хорошо знакомый с этой историей. Надо заметить, весьма обоснованное предположение, без которого весь эпизод выглядит несколько странно: мало ли у кого какая лошадь и кто во что одет, не каждого же сдавать в участок! А тут задержали и отправили в город – явно неспроста. Возможно, некий тусклый, невзрачный господин с бритым лицом надоумил: вы тут, братки, приглядывайте и если что… Возможно, и предписание имелось, некая инструкция, циркуляр… Может быть, Николай I специально расставил посты, чтобы его брат тайно не проник в Москву, Петербург, Киев и прочие административные центры: дело-то государственное. Феодор Козьмич же своим поведением как бы говорил: пожалуйста, согласен и на Сибирь, и на иные забытые Богом места…

Главное, что он вышел из затвора, а где после этого жить – особого значения не имело…

Красноуфимский земский суд приговорил его к наказанию плетьми и к отдаче в солдаты, в случае же негодности – к отсылке в Херсонскую крепость, за неспособностью же к работам – к ссылке «прямо в Сибирь на поселение». Зачитанным приговором Феодор Козьмич «остался доволен», но сам расписываться не стал, остерегся – доверил мещанину Григорию Шпыневу. Решение суда отослали по инстанциям, но вскоре оно было возвращено пермским губернатором, – возвращено со следующим предписанием: «Федора Козьмина, как имеющего 65 лет от роду и, следовательно, не способного ни к военной службе, ни к крепостным работам, сослать в Сибирь на поселение», что и было в точности исполнено.