— А знаете, я помню. Я заметила. Вы просто на какое-то мгновение потеряли голову. Это было, когда Николас сказал что-то о…
— Что я перестал быть глупеньким.
— Господи! — сказала Клорис.
— Ну, давайте смейтесь. Это безумно смешно, правда?
— Да, это довольно смешно, — согласилась Клорис. — Но вы в этом ничего забавного не находите. Я не совсем понимаю почему. Бывают имена и посмешнее.
— Я объясню почему. Я не могу отделаться от этого имени, потому что оно возникло из ниоткуда. Если бы мы вели свой род от Глупингов из графства Глупцов или были в родстве с Глупингами, торгующими мебельной политурой, это я бы еще пережил. Но из ниоткуда… И я просто жалкий сноб. Даже сейчас я прихожу в ужас от того, что проговорился. А ведь мой настоящий и непростительный порок в том, что я стыжусь.
— Вы просто человек начала века, типичный декадент, даже расплываетесь как-то. Вы боитесь быть снобом? Хорошо. Но ведь все в какой-то мере снобы.
— В этом все и дело. Неужели вы не понимаете, что я и боюсь-то быть снобом в
— Конечно это как-то глупо. Но, принимая ваш снобизм, я все-таки не понимаю, что же вас беспокоит? Хотите считаться своим в фешенебельных кругах? Но сейчас как раз безродность в моде. Вот профессиональные спортсмены… Каждый хотел бы познакомиться с ними.
— Все это так с вашей точки зрения, сверху вниз. Я хочу быть наверху, а не внизу, — пробормотал Мандрэг.
— В интеллектуальном плане вы наверху, — Клорис повернулась и прямо посмотрела на него. Ее светлые волосы казались темнее от отблесков пламени. — Послушайте, — сказала она, — ведь мистер Ройял знает об этом, да?
— Нет. А что?
— Просто я подумала, вчера вечером… Я хочу сказать, что после того, как Николас бросил этот камешек, мне показалось, что здесь дело нечисто, и я заметила, что он, и леди Херси, и мистер Ройял переглянулись.
— Вот черт, он и их втянул в это. Мне тоже тогда показалось. Если, дьявол его побери, он это сделал, я ему отплачу!
— Силы небесные! Зачем только я сказала? Я думала, мы вами останемся здесь относительно нормальными. Все остальные помешались. Отделайтесь вы от своего фрейдистского комплекса. Кому какое дело, Глупинг вы или нет? Кроме того, должна признаться, на мой взгляд, Обри Мандрэг — это тоже, что называется, через край. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Мандрэг не сразу последовал ее совету. В наступившем молчании они слышали, как Херси Эмблингтон, спускаясь в холл, позвала миссис Комплайн:
— Сандра, где вы? Сандра! — Та откликнулась, и через минуту хлопнула входная дверь.
Мандрэг, прихрамывая, ходил по комнате, кляня в душе Джонатана Ройяла, Клорис Уинн и себя самого. Больше всех — себя самого. С чего это он распинается перед девчонкой, которая даже не притворилась сочувствующей, которая даже не ощутила в его нелепом рассказе привкуса иронии, у которой возник лишь мимолетный интерес и равнодушное любопытство? Внезапно он понял, что потребность рассказать все именно ей и возникла оттого, что она придавала этой истории так мало значения. Сочувствие только бы усилило мрачность переживания. А равнодушие к его навязчивым страхам заставило впервые задуматься, уж не являются ли они просто ненужным преувеличением чувств.
— Вы, разумеется, совершенно правы, — произнес он. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— Только не воображайте, пожалуйста, что я стану вас избегать из-за вашего имени, и я никому об этом не скажу.
— Даже Николасу Комплайну?
— Тем более ему. Сейчас, мне кажется, я хотела бы больше никогда не встречаться с Николасом Комплайном. Не думайте, что только вам тошно от самого себя. Что делать мне с этими Комплайнами? Обручиться с Уильямом от разочарования в Николасе!
— И до сих пор быть без ума от его кривляний.
— Да, согласна. Еще час назад я знала, что Николас — человек ненадежный, ужасный бездельник, волокита, повеса, и все такое. К тому же не слишком умен. И все-таки, как вы сказали, я была без ума от него. Почему? Не знаю. У вас что, такого никогда не бывало? Так почему же, когда это случается с другими, вы всплескиваете руками и изумляетесь?
Мандрэгу пришло в голову, что совсем недавно он себя осуждал за то, что осуждает сейчас в Клорис. Ему стало стыдно.
— Что же все-таки привлекательного в таких мужчинах, как Николас? — продолжала Клорис. — Не знаю. Есть в нем что-то. Может быть, внешность. А ведь меня часто коробили и раздражали его ужимки. Эти дурацкие жесты, надоедливый смех. Все шутки его нестерпимы, они вертятся вокруг одного и того же. К тому же он капризен и сразу раздражается, если тема разговора становится выше его понимания. И тем не менее почему-то подыгрываешь ему, отвечая на эти пошлые ухаживания. Почему?
— Но ведь вы сказали, что час тому назад все изменилось?