Смерть и немного любви

— Ну что вы сравниваете, — язвительно усмехнулся врач. — В армию возьмут кого угодно, даже олигофренов призывают. Им же надо вал обеспечить, а у нас другой подход, мы сотрудников не на два года, а на двадцать лет отбираем. Военные медкомиссии особо в состояние здоровья не вникают, если у парня жалоб нет, значит, здоров, а врачи ему специально болезни искать не будут. В конце концов, в армии им можно найти применение в стройбате, там большого интеллекта не требуется, лишь бы руки-ноги были целы. В милиции все по-другому, сами знаете, чего я вам тут рассказывать буду.

— А что все-таки с Шевцовым? Почему с последствиями черепно-мозговой травмы нельзя работать в милиции?

— Дело не в самой травме, а в том, что после нее у Шевцова появилась шизофреноподобная симптоматика. На момент обследования он был вполне адекватен, но прогноз был крайне неблагоприятный.

— Ему об этом говорили?

— Нет, разумеется, нет. Мы никогда не говорим таких вещей. Если бы он пришел к врачу-психиатру и предъявил жалобы, врач постарался бы ему помочь и объяснил бы Шевцову, в чем его проблемы. А людям, которые проходят медкомиссию, мы говорим о причине отказа только в том случае, если болезнь поддается лечению и после выздоровления человек допускается на повторную комиссию. Например, мы отказываем в приеме на службу женщинам с эрозией матки, но это элементарно вылечивается в течение месяца, мы говорим им об этом и допускаем на комиссию после излечения. А если речь идет о психопатологии — нет, увольте. А почему вы интересуетесь Шевцовым? Он что-то натворил?

— Натворил. Ваш прогноз, похоже, подтвердился.

— Жаль… — вздохнул врач.

— Почему? Это ведь означает, что вы как специалист оказались правы.

— А вы посмотрите, какие у него показатели интеллектуального развития.

Врач перевернул папку, раскрыв ее на нужном листе.

— Мозги-то у него блестящие, обидно, что такой человеческий материал пропал. Я ведь помню вашего Шевцова, он тогда всей комиссии очень понравился, контактный, дружелюбный, улыбчивый. Такой славный парень! Плохо, что его повело…

* * *

Вопрос о том, есть ли у Шевцова дома оружие, оставался открытым, поэтому его задержание планировалось особенно тщательно, учитывая нездоровую психику и непредсказуемость поступков. Оперативников, приехавших к дому, где жил фотограф, было пятеро. Они осторожно осматривали местность, отмечая про себя возможные пути, которыми Шевцов может скрыться, а также определяя способы, которыми можно проникнуть в его квартиру. Внезапно один из них, лейтенант Корчагин, увидел буквально в десяти метрах от себя знакомое лицо. Это был Сергей Артюхин, которого он лично задерживал две недели назад и которого несколько дней назад объявили в розыск после того, как он скрылся после внесения залога.

Корчагин долго не раздумывал. Во-первых, он считал для себя делом чести поймать этого Артюхина, который так не понравился ему в момент первого задержания. Две недели назад его брали в каком-то поганом притоне, чуть не с девицы сняли, обкуренного травкой и бешено сопротивляющегося. А во-вторых, лейтенант был честолюбив и хотел получить третью звездочку досрочно. Забыв о том, что в данный момент проводит скрытую рекогносцировку под видом праздношатающегося студента, Корчагин выхватил пистолет и в мгновение ока оказался возле Артюхина.

— Руки назад, — прошипел он, упирая ствол ему в спину и доставая наручники.

От неожиданности Артюхин послушно выполнил приказание. В следующий момент лицо его исказилось яростью.

— Заманила, сучка дешевая, — процедил он сквозь зубы фразу, смысл которой до Корчагина не дошел, но вникать он особо не старался.

* * *

По лицу начальника было видно, что Виктор Алексеевич недоволен. Он не расхаживал по кабинету, как бывало, когда ему нужно было обдумать факты и принять решение, а сидел неподвижно в кресле за рабочим столом, нацепив на нос очки и уткнувшись в какие-то бумаги. Насте была видна только часть лица и огромная сияющая лысина.

— Ты не должна была привлекать к работе постороннего человека, не посоветовавшись со мной, — сердито выговаривал он ей некоторое время назад, когда она только пришла в его кабинет. — Ты хоть понимаешь, как рисковала, проводя целые дни в компании убийцы? Где твоя голова? Где твоя знаменитая осторожность?

— Виктор Алексеевич, но я же не знала, — оправдывалась Настя. — Я его не подозревала ни одной минуты. А с того момента, как до меня дошло, я его не видела.

— Дошло до нее, — бурчал полковник. — Да никогда я не поверю, что ты за две недели преступника не разглядела. Ты хоть мне-то баки не заливай. Ты столько с ним общалась и ничего не почувствовала? Ни одного звоночка не прозвенело?

— Нет, честное слово, нет.

— Тогда плохо. Значит, чутья у тебя нет. Видно, я тебя перехвалил в свое время, переоценил. Рано тебя с аналитической работы снимать.

Настя молчала, закусив губу и пытаясь остановить закипающие на глазах слезы.