Помнится, с раннего утра и до отбоя на все судно орала трансляция, указывая, кому и чего делать, типа "начать проворачивание механизмов" и прочее, включая: "Команде пить чай!" Все сборы я чуть ли не ежедневно писал Кире толстые многостраничные письма (интересно, что я там такое мог писать?) и с нетерпением ждал от нее ответа. Матрос, приносивший на корабль почту, каждый раз вызвал у меня сердечный трепет. Еще помню, как мы с Хлебниковым однажды дежурили в гарнизонном госпитале по неотложной помощи. Целые сутки мы болтались на санитарной машине по кораблям и воинским частям, оказывая помощь больным и избитым. Запомнилось, как в какой-то вонючей казарме глубокой ночью мы откачивали солдата, с которым случились судороги, естественно шумели, был включен свет, но народ, спавший буквально рядом на койках, даже не просыпался.
На следующее утро после дежурства наш корабль должен был выйти в море. Полдевятого я уже мчался из госпиталя к себе, ужасно боясь опоздать на борт. Меня тогда больше всего беспокоил вопрос, что если корабль уйдет без меня, то кто же тогда меня будет кормить. Но "Комсомолец" отчалил только часов в двенадцать дня или даже позже. Помню, только сели обедать, как вышли за молы, и начало довольно сильно качать. Сначала было даже весело - миски ездили по столу, но потом я вдруг почувствовал отвратительный привкус медных гвоздей во рту и еще часа через три уже лежал пластом. Почти сутки я тогда пролежал в глубокой тошноте и только потом как-то потихоньку стал привыкать и даже начал есть. Когда через несколько дней мы вернулись на базу, я получил от Киры сразу два письма. Тогда каждое ее письмо я перечитывал по многу раз, искал какой-то скрытый смысл в каждом слове. Помню обжегшее меня начало одного письма: "Родной мой!" - никто никогда так больше мне не писал. У меня до сих пор остались ее письма того лета, перевязанные в отдельную пачку. Я их с тех пор никогда не перечитывал. Наверно, и не нужно будет этого делать, но и сжечь - рука не поднимается.
На шестом курсе нас поделили на потоки по трем основным специализациям: хирургия, акушерство-гинекология и терапия (этот, естественно, самый большой - пехота медицины). Парней на акушерском потоке традиционно было немного, хотя потом, уже через много лет, я понял, что акушерство-гинекология одна из лучших врачебных специальностей, хотя бы в смысле того, чтобы просто прокормиться. И верно: согласитесь, ни одного бедного гинеколога никто никогда в глаза не видел. Даже при коммунистах их не было, поскольку частная жизнь человека складывается таким образом, что нормальная женщина непременно должна иметь своего гинеколога и парикмахера (раньше к этому еще добавлялась портниха, но сейчас те, у кого стандартная фигура, обычно покупают готовое платье). И, как известно, ни те, ни другие обычно вовсе не голодают. Кстати, в отличие от них, мужчина гораздо реже имеет своего постоянного врача, и в молодости чаще всего это дерматовенеролог.
Почему же Жорика привлекла гинекология? Вообще-то поступая в медицинский институт, практически все парни обычно мечтают быть хирургами и видят себя со скальпелем над операционным столом. Исключением являются разве что дети из врачебных династий, которые уже изначально могут планировать стать, как и их родители, например, невропатологами, дерматологами или окулистами. Это тоже очень хорошие специальности, требующие, впрочем, дополнительного длительного обучения уже после института. Я даже знаю одного потомственного физиотерапевта. Родители его были физиотерапевтами, и он сам им стал. И, что интересно, процветает, потому что кроме основной работы еще и приторговывает какими-то приборами для снятия болей, устройствами для массажа и прочими аксессуарами. Впрочем, не помню, чтобы у Жорика Парижского родители вообще были врачами. Насколько мне известно, родом он был из глубокой провинции и в жизни пробивался сам. А выбор гинекологии как специальности, пожалуй, хорош еще, наверное, и тем, что приходится общаться не с осточертевшими вонючими мужиками, а почти исключительно с молодыми и притом голыми женщинами. А это он, говорят, умел делать очень хорошо и даже красиво. Благородный вид, модная, тщательно поддерживаемая небритость, очки в дорогой оправе, одеваемые, впрочем, только когда нужно сделать запись в карту. Итак, классическая сцена из жизни гинеколога: вот он аккуратно вводит внутрь женщины зеркало (любую женщину тут передергивает), или выдавит прохладный гель из тюбика на кожу, размажет по животу датчиком аппарата УЗИ- тут же мурашки побегут - улыбнется: "Ну-с, и что там у нас?"
Я как-то давно спросил своего приятеля-хирурга, смог ли он быть гинекологом.
- Нет, боюсь, что рассмеюсь! - непонятно ответил он, тут же, впрочем, и рассмеявшись: - Понимаешь, я женщин воспринимаю по-другому. И в принципе не могу расспрашивать ее про выделения, месячные, типа обильные они или необильные, с кем она спит и как часто ведет половую жизнь...