Смерть эксперта-свидетеля

Скупердяй, со злостью подумал Мэссингем, пулю пожалел и денег на ветеринара жалко стало. И сам поразился, что смерть какой-то неизвестной дворняги могла хоть на миг возмутить его больше, чем смерть Лорримера.

Мисс Истербрук подошла к раскрытой тетради для записей. Мужчины ждали. Нахмурившись, она произнесла:

– Странно. Эдвин всегда помечал время начала и окончания анализа и процедуру, которую при этом использовал. Он поставил свои инициалы под результатами исследований по делу Паско, которые провел Брэдли, но в тетради ничего нет. Хотя вполне очевидно, что он начал работать над делом об убийстве в меловом карьере. Последняя помета – пять сорок пять. А последняя запись не закончена. Кто-то, должно быть, вырвал правую страницу.

– А зачем это могло кому-то понадобиться, как по-вашему?

Она взглянула Дэлглишу прямо в глаза и спокойно ответила:

– Уничтожить свидетельства того, что Лорример делал, либо результаты анализа, или, возможно, указание на время, какое он на это потратил. Первые два предположения вряд ли имеют смысл. Вполне очевидно по аппарату, чем именно он был занят, а любой достаточно компетентный биолог мог бы продублировать его работу. Так что, скорее всего – третье.

Ее умный вид, следовательно, не был обманчив.

– Сколько времени ему понадобилось бы, чтобы проверить результаты по делу Паско? – спросил Дэлглиш.

– Не много. Фактически ведь он начал проверку еще до шести, как мне кажется, уже закончил, когда я уходила в шесть пятнадцать. Уходила я последней. Младшие сотрудники уже ушли. Они обычно не задерживаются на работе после шести. А я обычно задерживаюсь дольше, но мне нужно было переодеться к обеду.

– А его работа по делу о меловом карьере? Сколько времени могла она занять?

– Трудно сказать. Я думаю, он мог проработать до девяти или даже позже. Он определял группу крови по образцу крови жертвы и той, что на высохшем пятне, по системе АБО, и использовал электрофорез, чтобы идентифицировать гаптоглобины и ФГМ – энзимную фосфоглюкомутазу. Электрофорез – методика, позволяющая идентифицировать протеиновые и энзимные составляющие крови путем помещения образцов в гель на крахмале или агаре, через который затем пропускается электроток. Как видите, он фактически уже начал процедуру.

Дэлглиш был знаком с научными основами электрофореза, но не нашел нужным упоминать об этом. Раскрыв папку с делом о меловом карьере, он сказал:

– В деле ничего не записано.

– Он занес бы результаты в дело потом. Но начать анализ, не отметив деталей в тетради для записей, он не мог.

У стены стояли два мусорных ящика, крышка у каждого открывалась ножной педалью. Мэссингем открыл оба. Один, выстланный изнутри полиэтиленом, явно предназначался для лабораторного мусора и битого стекла. Другой – для использованной бумаги. Мэссингем поворошил содержимое бумажные салфетки и носовые платки, несколько разорванных конвертов, старая газета. Ничего похожего на вырванную страницу.

– Расскажите мне о Лорримере, – сказал Дэлглиш.

– Что вас интересует?

– Все, что могло бы пролить свет на это убийство. Почему кто-то невзлюбил его настолько, что решился проломить ему череп?

– Боюсь, тут я ничем не смогу вам помочь. Понятия не имею.

– А вам он нравился?

– Не особенно. Не могу сказать, что очень задумывалась над этим вопросом. Отношения у нас были вполне нормальные. Лорример был педант, во всем стремившийся добиться совершенства. Дураков он не терпел. Но с ним можно было нормально работать, если знать свое дело. А я знаю.

– Значит, вашу работу ему не было необходимости перепроверять. А как с теми, кто не знает своего дела?

– Об этом вам лучше спросить у них, коммандер.

– Он пользовался популярностью у своих сотрудников?

– Популярность! Какое отношение ко всему этому она имеет? Не думаю, что я пользуюсь здесь такой уж большой популярностью, но я ведь не живу в вечном страхе за свою жизнь.

Она помолчала с минуту, потом продолжала более примирительным тоном:

– Наверное, вам кажется, что я стремлюсь чему-то воспрепятствовать. Поверьте, это вовсе не так. Просто я ничем не могу вам помочь. Не имею ни малейшего понятия, кто мог это сделать и почему. Знаю только, что это – не я.

– Вы не замечали в нем никаких изменений в последнее время?

– Изменений? Вы имеете в виду его настроение? Или поведение? Пожалуй, нет. Правда, он производил впечатление человека, испытывающего какой-то стресс; но ведь он и был таким – одиноким, фанатичным, переутомленным. Только одна необычная вещь: он заинтересовался нашей новой сотрудницей – секретарем-регистратором, Брендой Придмор. Она миленькая, но, я бы сказала, вряд ли подходит ему по интеллектуальному уровню. Не думаю, что там могло быть что-нибудь серьезное, но это вызывало смешки в Лаборатории. Думаю, он пытался что-то кому-то доказать. Может быть – себе.

– Вы, разумеется, слышали о телефонном звонке к миссис Бидуэлл?

– Как мне представляется, уже вся Лаборатория об этом знает. Но если вы думаете, что ей звонила я, то вы ошибаетесь. Во всяком случае, я сообразила бы, что это не сработает.

– Как это – не сработает?