Смерть downshiftera

Дмитрий Шерстенников Смерть downshiftera

В Усть-Койве – поселке на семь дворов на реке Чусовой, затерянном посреди Урала – умирал Михалыч. Старик лежал в тесной темной комнатке (свет не включали, чтобы не мешать умирающему) на продавленной зловонной сыроватой кровати. Ему было душно, он тяжело дышал. Врач по телеметрии через камеру и зонды коптера подтвердил лечение – бесполезное, как он признался родственникам, сказав, что конец, видимо, близко – и коптер улетел: хоть на дворе и 2040, но таких полузаброшенных деревень ещё много, а врач в районе один. Вокруг Михалыча собрались приехавшие из большого мира дети и полная восточная женщина – гражданская жена Михалыча. Старшая дочь Аня с мужем поселились у соседей. Они московские экологи, должны были ехать на конференцию в Париж, а тут такое. Они два дня, как приехали и, как бы то ни было, должны завтра уехать. Везде таскают с собой ноутбуки, постоянно проверяют почту, что-то шепотом обсуждают.

Младший сын Матвей поселился в соседней комнате. Он молчаливый набожный человек, в Москве он работает волонтером. Он привез икону – повесить в дом к неверующему отцу и постоянно на нее молится.

Дети потому из Москвы, что и сам Михалыч родом из Москвы. Он не всегда был Михалычем, деревенским рыбаком (что в Усть-Койве более-менее значит бездельник). Хоть сейчас, применительно к умирающему пенсионеру, это звучит запоздало, но он дауншифтер, по-другому не скажешь. То есть он добровольно сменил благополучную городскую жизнь с каждодневной работой на «уход в монастырь»: выбрал жизнь бедную, но свободную – без начальников, нервотрёпки, необходимости общаться с потоком чужих людей.

«Ушёл в монастырь» Михалыч, то есть переселился в Усть-Койву, 20 лет назад. К тому моменту он был начальником отдела продаж в фирме, носил, хоть, был уже не мальчик, модно зауженные синие костюмы, мог с одного взгляда раскусить подвохи любого толстого договора, знал и его знали десятки клиентов по всему миру. Называли его тогда не прозвищем Михалыч, приговаривающим к смиренному доживанию, а бодро, по американской моде, по имени: Иван (на вы).

К тому времени Иван был женат, но брак его давно умер: наедине с женой-ровесницей им было не только не интересно, им было неловко. Уже сложилось, что его грузная равнодушная жена и подтянутый, всем интересующийся Иван – проводили отпуск по отдельности. И не только из-за любовниц. Жена предпочитала курорты, а Иван с возрастом все больше увлекался не телесными удовольствиями (сексом, чревоугодием, парапланеризмом и рыбалкой), а духовными: стал много читать, особенно по истории, ходить в театр, стал даже писать рассказы (друг говорил, он губит в себе талант писателя).

В тот раз 20 лет назад, из-за капризов любовницы, Иван поехал в отпуск один, ничуть этим не огорченный. Интерес к истории привел его в Египет, в Долину царей: обожжённый африканским солнцем овраг под городком Луксором. Овраг изрыт туннелями, в концах которых и хоронили фараонов. В одном из таких туннелей Иван и познакомился с JB. Спускаясь за другими туристами по могильному туннелю Рамсеса II – сухому, с приятным запахом и покрытым фресками, чей примитивизм давно стал элегантным стилем – Иван услышал слово Russian. Какой-то невысокий с брюшком турист по-английски объяснял тощему усатому деду в черном пиджаке и белых шароварах – по виду, местному навязчивому служителю – что он Russian и поэтому в услугах деда не нуждается. Иван спросил туриста – который был с женой и очень доволен своей выдумкой – правда ли, он русский (а то, он как раз и сам русский). На туриста и его жену эти слова подействовали неожиданно – они испугались: они французы, они просто хотели избавиться от навязчивого старика, они ничего плохого про русских не имели в виду. Ивану стало неловко, он сказал французу, что вовсе не обижен. Он уже забыл об этом, когда жена француза, догнав его (француз пристыженно стоял на заднем плане), опять начала извиняться: «Поверьте, JB не имел в виду ничего плохого о русских. Он сказал это просто, чтобы…». Иван присмотрелся, миниатюрная симпатичная шатенка с мелковатыми чертами лица. Почему-то сам факт, что женщина француженка, в глазах русских мужчин, делает её немного порочной и более привлекательной. Жена француза нервничала. Иван представил себе предшествующий диалог с мужем: «Я же уже извинился перед ним. – Это же русский, может, он только сделал вид, кто знает, что мрачный варвар может выкинуть. – Я не пойду еще раз извиняться, это унизительно. – Прекрасно, я сама пойду, если ты трусишь. – Я не трушу…»