Смерть дикаря

Объехав озеро и Прэ-Камелан, граф почувствовал жажду и, пришпорив лошадь, помчался к Арменонвильскому павильону. Доехав до него, граф сошел с лошади и, войдя в одну из отдельных беседок, спросил себе мороженого.

В соседней с ним беседке разговаривали два человека. Конечно, граф и не подумал бы прислушиваться к их разговору, если бы он не узнал голоса одного из них, Октава, которого граф видел накануне в клубе.

И граф невольно стал прислушиваться.

— Честное слово, — говорил Октав, — мне очень хотелось быть вчера на вечере у графа Артова.

— Роллан, должно быть, был недурен, — отвечал его собеседник. Его голос был незнаком графу.

Он невольно содрогнулся.

— Но, — продолжал Октав, — я не видел его сегодня утром, и, кажется, все обошлось благополучно.

— Что все?..

— Но ведь Роллан был скромен, вежлив, сдержан и вообще вел себя вполне тактично.

— Но это его роль.

— Графиня тоже показала полное равнодушие, так что ни один мускул не дрогнул на ее лице.

При этих словах холод охватил сердце графа, и он чуть не разбил блюдечко, которое держал в руке… однако он сдержал себя и, побуждаемый желанием узнать правду, стал опять прислушиваться…

— Честное слово, — продолжал между тем Октав, — только женщины и могут иметь «чело, никогда не краснеющее», как это говорит достопочтенный Жан Расин.

— Это верно, они больше мужчин умеют управлять собой.

— А графиня, по словам Роллана, была просто восхитительна. Она притворилась, что видит его в первый раз, и едва говорила с ним.

— Однако уверен ли ты, что Роллан не хвастает?

— Да.

— И его на самом деле любят?

— Конечно.

— Ты видел у него когда-нибудь графиню?

— Нет, но я видел ее в опере.

— С ним?

— Да.

— Она была без вуали?

— Нет, но она сняла ее потом в ресторане.

При этих последних словах у графа на лбу выступил холодный пот.

— К тому же, — продолжал Октав, — я наперсник Роллана; он показывает мне все ее письма. Я ведь первый узнал, что графиня принимала его в Пасси. Наконец, я был вчера утром у Роллана, и при мне принесли письмо…

— От графини?

— Разумеется. В этом письме графиня предупреждала его, что он получит другое, которое будет приглашением на чай.

Граф чуть не вскрикнул при этих словах.

— Только ты, конечно, понимаешь, — продолжал Октав, — что одно второе письмо было написано рукою графини.

— Первое, как и все остальные, рукою ее горничной. Баккара чересчур осторожна.

— Но ведь Роллан рискует в таком случае своей жизнью.

— Я говорил ему то же самое.

— Я никогда не видал графа Артова, но знаю достоверно, что он ужасный, неумолимый человек, владеющий великолепно оружием.

— Да, если у него достало духу жениться на Баккара, так надо же иметь такие качества, потому что…

Октав не успел договорить, ему послышался дикий вопль, и когда он поднялся со своего места, то… в дверях беседки, где он сидел, стоял сам граф Артов.

Он был бледнее мертвеца, губы его судорожно подергивались, а глаза горели каким-то особенным огнем.

Он подошел к испуганному Октаву и с необыкновенною силой поставил его на колени.

— Милостивый государь, — сказал он хриплым голосом, — вы, вероятно, узнали меня — я граф Артов — тот самый, над честью которого вы издевались целый час. Я мог бы тотчас же убить вас — даже без всякого оружия… но вы еще ребенок, у вас, может быть, есть мать, которая любит вас, и я оставляю вам жизнь… я прощаю вас, но только с одним условием.

В этот момент граф был положительно страшен и так величествен, что обоих юношей объял ужас. Октав, дрожа как осенний лист, пробормотал какое-то извинение.

Граф поднял его и сказал:

— Милостивый государь, вы должны поклясться мне, что воротитесь немедленно домой, не будете целые сутки никуда выходить и не увидитесь с Ролланом де Клэ.

— Клянусь!.. — прошептал Октав.

— Помните, что если вы не сдержите этой клятвы, то я убью вас… хотя мне нужна не ваша жизнь… но его…

И, сказав это, граф вышел.

— Роллан погиб! — пробормотал Октав.

Мы должны теперь вернуться несколько назад и познакомиться покороче с доктором-мулатом, занимавшимся специально излечением болезней, зарожденных под тропиками.

Доктору было уже сорок лет.

Он родился в Гваделупе и всю свою жизнь занимался токсикологией, то есть наукой о ядах.

Доктор Самуил Альбо занимал прекрасную квартиру в первом этаже отеля, в предместье Сент-Оноре, при его доме находился огромный тенистый сад.

В тот день, как граф Артов нечаянно услышал разговор Октава в Арменонвильском павильоне, — маркиз де Шамери приехал к доктору и застал его занятым в рабочем кабинете, который его многочисленные клиенты прозвали «палатою ядов».

По стенам этой комнаты тянулись огромные полки с книгами; на столах стояли химические реторты, склянки, кувшины, колбы. Здесь он проводил научные исследования.

Когда Рокамболь вошел к нему, то доктор сидел перед столом и тщательно рассматривал в увеличительное стекло ткань широкого, зеленоватого сухого листа, который по своей форме и объему не принадлежал к европейским растениям.