Смерть автора

– Пусти, идиот, – с ненавистью глядя на меня, проговорил Мирослав. Он рванулся. Я уже не мог остановиться. Мои пальцы, как тиски, сжались на его руке, впиваясь в его проклятую бессмертную плоть, горячую и упругую, пропитанную изнутри моей кровью; я крутил и выламывал ему запястье, хруст его сустава, казалось, был слышен по всему зданию почтамта, и джентльмен у стеклянного барьера уже, вытаращив глаза, советовался с телеграфисткой, нужно ли вызывать полицию… Странно, какое наслаждение я испытал, зная, что ему больно!

Да, ему было больно, хотя, к его чести, он никак не выказал этого. Лицо его покрылось рваными красными пятнами, но не дрогнуло; он яростно ударил свободной рукой, ребром ладони, по моему локтю, острая боль пронзила мою руку, и пальцы разжались. Мирослав пошатнулся, но удержался на ногах; из-под бекеши у него выпал белый конверт. Невзирая на болевшую руку, я мгновенно нагнулся и схватил письмо. Мирослав отступил назад и задрал меховой обшлаг рукава, обнажив распухшее, измятое запястье со следами моих ногтей.

– Не худо, – с издевательским одобрением процедил он. – Ты быстро обучаешься, Алистер.

Краска стыда и неловкости заливала моё лицо; я не знал, куда деваться. Письмо я всё ещё держал в руке, не глядя на него. Я успел рассмотреть перед тем, что надпись на конверте была кириллической. Опустив голову, я пробормотал:

– Ни к чему было так разговаривать со мной.

– Пять минут назад ты уверял меня, что не в силах даже помыслить о том, чтобы причинить мне боль.

– То было пять минут назад, – хмуро сказал я. Мирослав улыбнулся – своей неповторимой, ни на что не похожей улыбкой, и под усами блеснули его белые зубы.

– Верно. Между тобой и тобой всего пять минут. Таков человек. Я человек, и ты человек. Как ты можешь пытаться распоряжаться мной, когда не знаешь, на что способен сам?

– Провокатор! Ты меня спровоцировал, – в отчаянии сказал я, прижимая к груди письмо. Мирослав расправил на себе бекешу, сдвинул назад съехавшую в схватке на лоб шапочку.

– Каждый сам себе провокатор, Алистер. Ты давно должен был это понять. Я бы хотел, чтобы ты всё-таки отдал мне письмо.

Я взглянул на конверт, который держал в руках. Мой глаз успел разобрать адрес отправителя: Кристина Эминович, д. 14, ул. Кузнечная, Слатина… Мирослав протянул руку.

– Дай письмо, – повторил он. Я молча вложил ему в ладонь конверт. Он сунул его за пазуху и, резко повернувшись, вышел на улицу.

Позже. Я имел весьма неприятные объяснения с вошедшим полицейским за беспорядок на почтамте. Чёрт знает что такое! Пью шерри-бренди. Ну, он у меня дождётся!

Последняя запись Алистера Моппера, сделанная на салфетке между 16 и 17 декабря 1913 г.

вокзал Черинг-Кросс

18 числа 7.45 утра

поезд №44 на Дувр

платф. 3

NB:

…….

ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

Своим выходом в свет этот текст обязан чистой случайности, приключившейся со мною в мае 2001 года. Я была тогда на конференции в Воронеже, где читала доклад по поэтике Блока. Во время доклада на меня пристально смотрел какой-то пожилой профессор, и в перерыве мне сказали, что он хочет со мной поговорить. Человеком, изъявившим желание со мной побеседовать, оказалось Рудольф Дмитриевич Стырский, которого нет нужды представлять – это известнейший специалист по Блоку, работы которого мы изучали с первого курса. В буфете он подсел ко мне и сразу удивил меня тем, как начал разговор.

– Так-так, – сказал он, вглядываясь мне в лицо, – новый блоковед, значит?

– Вообще-то я специализируюсь по английской литературе, – смутилась я. – Блок – это так, побочное явление.

– По английской? – вскинул брови Рудольф Дмитриевич. – Неисповедимы пути филолога! Не бойтесь, ваши наблюдения над Блоком вполне профессиональны, я скажу. Например, догадка, что в стихотворениях из цикла «О чём поёт ветер» скрыто присутствуют мотивы «Мирослава боярина». Только почему вы ни разу не ссылаетесь на заметку Блока о Моппере?

Я смутилась ещё больше и призналась, что никогда не слышала о существовании такой заметки. Стырский взглянул на меня с недоверием.

– Но откуда тогда вы это взяли? Ведь Блок его нигде прямо не цитирует.

– Не знаю… Интуиция… Резонанс. Просто хорошо знаю Моппера.

– Вы интересуетесь Моппером? – спросил он. Я призналась:

– В известной мере. Как образцовым викторианским романистом и как непревзойдённым образцом глухоты к истории.

– Это любопытно! – возбуждённо сказал Рудольф Дмитриевич. Слово за слово, мы разговорились с ним о Моппере. Я узнала, что он является большим поклонником этого писателя и недавно завершил труд над его биографией, которая должна была вот-вот выйти в свет.