СМЕРШ. Без легенд и мифов

Еще не успели стихнуть шаги сержанта-пограничника, как он снова появился на пороге. На нем не было лица. В глазах застыл ужас. Леденящий холодок окатил спину Федорова. Недобрые предчувствия скорой войны, слухи о которой в последние дни упорно ходили среди солдат и офицеров, ожили в нем с прежней силой. Он подался к окну.

Во дворе суматошно метались размытые тени и раздавались тревожные крики. Со стороны Брестской крепости доносился выворачивающий душу надрывный вой сирен. Сердце Федорова сжало предчувствие страшной и неотвратимой беды. Он задрал голову, и в нем все помертвело. Небо сплошь усеяли хищные силуэты наплывавшей с запада армады самолетов.

Первый робкий луч солнца скользнул над горизонтом, и через мгновение небо полыхнуло сотнями зловещих багрово-красных огней. Грозный, нарастающий гул авиационных моторов плющил и гнул к земле. Это была война!

В следующее мгновение яркая вспышка разорвала во дворе предрассветный полумрак. Пол ушел из-под ног Федорова. Чернильница жалобно задребезжала и лягушкой поскакала по столу. Потолок и стены угрожающе затрещали. Взрывная волна вышибла стекла и опрокинула его на пол.

Сотни снарядов и авиабомб обрушились на Брестскую крепость и погранзаставу. Рушились и горели дома командного состава и казармы. Под обломками гибли жены и дети офицеров. Огненный смерч сметал все на своем пути. В зареве пожаров поблекло утреннее солнце…

Капитан Федоров тряхнул головой, чтобы освободиться от жутких воспоминаний тех первых дней войны, и снова склонился над дневником. Его автор со скрупулезностью аптекаря день за днем описывал путь 134-го пехотного полка «Дойчмейстер» по советской земле. С течением времени тон записей становился все более нервным и раздражительным.

В ноябре 1941 г. автор писал:

«Продвижение все ухудшается. Противник укрепляется. Часто в селах квартиру приходится завоевывать с оружием. Начались дожди. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются на обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань…

Далее он продолжал:

«Все мы удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом «раю» Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, пары курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов!?»

Еще большее изумление у автора дневника вызывали растущее сопротивление войск Красной армии и отчаянные ночные атаки окруженцев. Они, русские, не желали сдаваться и не хотели подчиняться «новому» фашистскому порядку, так милому его сердцу. Порядку, в котором его идол и властелин Гитлер отводил этим недочеловекам, славянам и евреям, лишь одно место — за колючей проволокой лагерей смерти.

В декабре сорок первого автору было уже не до дневника. Полк втянулся в затяжные, кровопролитные бои, и записи стали носить отрывочный характер. Они были проникнуты ненавистью к противнику, который никак не хотел сдаваться на милость победителя. Следующий, 1942 г. принес ему одни только разочарования. Половина полка полегла на подступах к Сталинграду в прокаленных жгучим солнцем донских степях. Неторопливые воды великой русской реки Волги стали непреодолимой преградой на пути 134-го пехотного полка. В сталинградском «котле» бесславно закончились вековой путь и история «Дойчмейстера», а с ними и жизнь большинства его командиров и солдат. Вместе с ней оказалась похороненной и тщеславная мечта Бойе. В семье мелкого лавочника из Берлина так и не дождались появления нового Бисмарка.

Капитан закончил читать дневник и затем тряхнул бумажный пакет. На стол посыпались фотографии. Горящие дома, взорванные церкви, истерзанные тела красноармейцев и мирных граждан. Эту единственную улику в руках военных контрразведчиков Бойе отмел и все свалил на оберлейтенанта Эверста из отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии, неделю назад погибшего под обломками дома в Сталинграде.

И здесь профессиональный опыт и интуиция подсказывали Федорову, что за этими строчками из дневника могла таиться страшная для Бойе правда. Он продолжил допрос. Но полковник полностью отвергал все подозрения и категорически отрицал свою причастность к тем преступлениям, что бесстрастно запечатлел объектив фотоаппарата.