СМЕРШ

— Никак, наши «кровные братья», — с глубоким презрением произнес Петя, подавая мне на прощанье руку.

Зайти мне завтра к Вере или нет? — Пожалуй, не стоит. Я все перенесу, — перенесет ли она?

30 сентября

В два часа ночи я проснулся от стука в окно.

— Кто там?

— Чижмар!

Я подошел к окну.

— Чего тебе?

Чижмар возглавляет в наших краях партизанское движение. Весной венгры поймали его старшего брата Василия. На допросах Василий признался во всем. Выдал всех, с кем встречался, всех, кто помогал партизанам. Около 300 человек из соседних сел и городов было тогда арестовано. Василия венгры расстреляли в Марамороше. Там же были расстреляны и мои хорошие знакомые — Василий Жупан и Серко.

— Открой дверь!

Я впустил Чижмара в комнату.

— Передай всем своим знакомым, у кого есть оружие, чтобы уходили к нам в лес.

В темноте я не видел выражения лица Чижмара, но, судя по голосу, оно должно было быть суровым.

— Ладно, передам. Чего еще хочешь? Не голодаете?

— Нет.

— Когда мне прийти к вам?

Чижмар не сразу ответил. Должно быть, мой вопрос озадачил его.

— Когда найдешь нужным.

Чижмар ушел. Я пролежал до утра, обдумывая создавшееся положение.

Связываться с партизанами — опасно. Хотя бы Чижмар. Не мог прийти вчера или позавчера? Нет, пришел сегодня, когда в селе целый батальон гонвейдов. С такими людьми немудрено засыпаться.

Не помогать партизанам — тоже опасно. Когда придет Красная армия, все они начнут кричать о своих геройских подвигах. Им, конечно, будут верить.

Я пойду к ним, но немного позже. Пойду обязательно, должен буду пойти.

Правда мое отсутствие заметят жандармы. Сделают они что-нибудь моим родителям? Судя по их настроению, они не интересуются партизанами.

Для меня же партизанская легитимация — огромная ценность. С ней мне будут открыты все дороги.

1 октября

С утра дождь. Кругом такая грязь, такие лужи, что можно утонуть. В лесах в такую непогоду весьма неприятно.

2 октября

Дождь не перестает ни на минуту. Земля раскисла невероятно. Из хаты выйти нельзя.

3 октября

Все дождь и дождь. Отец ворчит. Работы много, а в поле нельзя выйти.

К вечеру немного прояснилось. Я бросил чертежи (все равно толка от них никакого не будет. Разве фирма теперь заплатит?) и стал одеваться. Думал навестить Петю, но неожиданное посещение помешало: пришли Вера с Андреем.

Я давно не видел ее. Сначала она показалась мне такой же, как раньше: жизнерадостной, милой всепонимающей. Но я ошибся, что-то переменилось в ней.

Одета она была безукоризненно: в сапожках, в черном пальто, вокруг шеи черная шаль, на голове черная меховая папаха гуцульского образца. Вера — блондинка. Ее золотые волосы, мягкие, пушистые, ее голубые глаза, розовые, свежие щеки, светлая улыбка — все так странно гармонировало с черной шалью, небрежно переброшенной одним концом через плечо, и с черной папахой, так же небрежно надетой на голову.

— Садись, Вера! Садитесь! — обратился я к Андрею.

— Ты все работаешь? — спросила Вера звонким голосом.

Мне показалось, что вместе с Верой в комнату вошло еще что-то, что не знало никаких забот, никаких переживаний, никакой печали.

Андрей — красивый парень, высокого роста — богатырь.

— Да, Вера, работаю. В такую погоду можно только сидеть дома и работать.

— Почему ты не заходишь? Я ждала, ждала — и напрасно.

— Почему не захожу? Скажу тебе правду: не хотел тревожить тебя.

— Глупости. Тебе, наверно, наговорили всяких небылиц?

— Наговорили.

— И ты поверил?

— Да.

Вера задумалась. Лицо ее стало серьезным, улыбка исчезла.

— Я это знала. Потому и зашла к тебе.

— Спасибо.

— Не верь слухам.

— Хотелось бы, да не могу.

Андрей пристально смотрел на Веру. Она, заметив его взгляд, нахмурилась.

Я решил переменить тему и засыпал Веру десятком вопросов: как она жила, в кого влюблялась, часто ли скучала, вспоминала ли меня.

Вера со своими вопросами тоже не отставала. Я должен был рассказать ей о своих приключениях, увлечениях, работе и, главное, о планах на будущее.

— Планов у меня нет. Я никогда не буду выдающимся человеком, да и не хочу им быть. Мой идеал — человек-труженик. И, поверь мне, именно для таких людей у нас больше всего работы. Нас слишком мало, чтобы мы решали свою политическую судьбу. Это всегда за нас делали, делают и будут делать другие. Нам же нужно создавать хорошие школы, строить заводы, дороги, электростанции, одним словом, — строить жизнь. У нас до сих пор ничего нет. А сколько можно было бы сделать, если бы у нас были люди-труженики! Возьмем, к примеру, Тереблянскую электростанцию. Представь себе, построить электростанцию мощностью в 200 000 киловатт. Нам хватило бы этой энергии для всей нашей промышленности, — десятки заводов получили бы даровую энергию, в каждой хате горела бы электрическая лампочка, все поезда двигались бы этой энергией.

— Это все можно будет сделать только, когда власть будет в руках коммунистов, — перебил меня Андрей.