Смело мы в бой пойдем…

Офицеры ушли. Юнкера занялись своими делами, при этом не забывая исподтишка разглядывать новоприбывших. Люди как люди. В стареньких заношенных гимнастерках, у многих — без погон. И у всех на груди — Георгии. Но даже если бы их не было, уже по тому, как они держат оружие и держатся сами видно старых вояк.

Севе очень хочется расспросить их о Гумилеве. Ведь он и сам, чего греха таить, пописывает стишки. И не без успеха читал их зимой на елке в Дворянском собрании. Он безуспешно ищет повод, что бы заговорить с дружинниками, лихорадочно перебирая в уме возможные варианты.

От напряженной работы мысли ему очень хочется курить. О, радость! Вот он и повод! Левой рукой достает из кармана кителя портсигар:

— Угощайтесь, господа.

— Благодарю, господин юнкер, — крупная морщинистая рука, на которой не хватало двух пальцев, шарит в портсигаре и вытаскивает папиросу, — огоньку позволите?

— Угощайтесь, — чиркает спичка, и язычок пламени выхватывает из полумрака лукавую усмешку прикуривающего человека.

— Что, господин портупей, поговорить охота? Это ничего, это всегда перед боем бывает. — Дружинник выпускает клуб ароматного дыма. — За табачок спасибо, хорош. Ну, так спрашивай, юнкер, видно ж — распирает…

Соколов слегка покраснев, от того что раскрыт его «хитрый» маневр, глубоко затягивается:

— А скажите, поручик Гумилев — Ваш командир, ведь он поэт?

— А как же, — дружинник усаживается у стены поудобней, подбирая под себя ноги, — но только вот что я Вам скажу, господин портупей-юнкер: каков он поэт, про то Вам лучше знать, а вот храбрости он необычайной, это я еще по уланскому полку помню, где вместе службу начинали. То есть, он начинал. В 14-ом…

Дружинник замолкает, делает несколько затяжек, потом продолжает:

— Он и дружину-то в Питере едва не первый организовал. Собирал своих однополчан, вот и меня грешного…

— А стихи его Вы знаете? — Сева все еще надеется на чудо. — Читали?

— И читал, и наизусть знаю, — дружинник молчит, а потом, возведя очи горе тихо произносит:

…Заколол последнего я сам,
Чтобы было чем попировать,
В час, когда пылал соседский дом
И вопил в нем связанный сосед!

— Спасибо за курево, — и замолкает, показывая, что разговор окончен.

Портупей-юнкер еще пытается что-то спросить, но тут раздается голос штабс-капитана Тучабский:

— Вторая рота! Строится!

С грохотом ссыпаются юнкера по лестнице, и строятся перед своим ротным.

— Господа! Получен приказ: силами одной роты Павловского, одной роты Николаевского и тремя дружинами отбить у мятежников телефонную станцию. Мы выступаем немедленно. Взводные! Получить патроны и паек. Выполнять!..

Штурм Телеграфа. Петроград. Красный мятеж. 1923 год

В зловещей тишине напуганного грабежами и убийствами города шагали бойцы сборного отряда по питерским улицам. Только ритмичный стук сапог, да жаркое дыхание выдавало их. Ни один фонарь не горел, почему-то мятежники старались сразу их уничтожить, словно не людьми они были, а зловещими морлоками из сочинений господина Уэллса. Обожали просто темноту. А может, потому что злодейства под покровом темноты вершить легче? Но сейчас слабые сумерки знаменитых «белых ночей», вдобавок щедро сдобренные дымом от множества горевших домов и других строений помогали.

— Господа! Сразу в драку лезть не будем. Разведаем. А там посмотрим.

— Правильно, господин капитан! Кого пошлём? Есть у меня пара ребят, рекомендую…

Спрятавшиеся за близлежащими домами бойцы с нетерпением ожидали двух дружинников, бывших пластунов, посланных в разведку. Наконец, когда стало совсем невмоготу, разведчики появились и сразу были препровождены к командирам для доклада. Охваченные нервной лихорадкой ожидания боя юнкера тихо переговаривались вполголоса, когда появился их командир, капитан Тучабский.

— Так, слушать внимательно! Подходим тихо, не стрелять до последнего. В здании захвачены заложники, если начнём пальбу раньше срока — их убьют. Поэтому действовать старайтесь штыками, как я вас учил. Все поняли?

— Так точно!

— Отлично. Сейчас дружинники начнут, а мы следом, ребятушки.

Капитан снял фуражку и смахнул со лба щедро выступивший пот, затем одел головной убор на место, привычным жестом проверил соответствие кокарды Уставу. Вытащил револьвер из кобуры, крутнул барабан. Готово.

— Штыки — примкнуть!

В тишине залязгали длинные трёхгранные штыки, надеваемые на верные трёхлинейки. Через несколько мгновений хищные жала украсили стволы.

— Готовсь.

Рота вновь сомкнула ряды и ощетинилась тусклыми лезвиями, словно гигантский ёж. Капитан вглядывался в сумрак, пытаясь разглядеть, что творится впереди. Внезапно сзади показался дружинник:

— Господин капитан, наши ПОШЛИ…

— Спасибо, милейший… Ну, сынки. Не подкачайте!

Ожидание стало совсем невыносимым, когда впереди тускло блеснула на мгновение синяя вспышка офицерского фонаря. Затем ещё раз.

— Бегом!