Смех Циклопа

– Я не шучу, о повелитель. Хочу, чтобы ты вызвал писца. Я продиктую ему подробности нашей великой победы.

Правитель У Дин трижды хлопнул в ладоши. Прибежавший писец поприветствовал своего повелителя, как должно.

– Писец! Записывай приключения…

– Подвиги, – поправила она.

– Извини, подвиги принцессы.

– Правительницы.

– …правительницы Фу Хао против армии…

Он вгляделся в застывшую гримасу на лице мертвого вражеского правителя.

– …против армии Туфана.

– Их было восемь тысяч. Отметь численное превосходство неприятеля, – потребовала правительница.

Писец поклонился, вооружился заточенным обрезком камышового стебля, обмакнул его в чернила осьминога и стал записывать рассказ правительницы.

Потом по приказу Фу Хао всех пленных построили во дворе дворца, и жрецы, вооруженные мечами, принялись приносить их одного за другим в жертву великому божеству Сан Ди, что значит «Высочайший». Их кровь собирали в сосуды, которые выстраивали здесь же.

Собравшаяся толпа приветствовала каждую казнь аплодисментами.

– Ты хочешь убить всех пленных? – спросил правитель У Дин правительницу Фу Хао. – Можно было бы использовать их как слуг.

– Я женщина. Солдаты не должны считать меня слишком мягкосердечной. Для сплочения нашей армии важно показать, что я не уступаю суровостью мужчинам.

Вздох У Дина не был вздохом облегчения. Вопли обреченных сопровождались криками толпы.

Правительница повернулась к писцу:

– Все началось на рассвете. Наши войска построились на холме над долиной. Накануне я сама провела разведку. Земля была жирной.

Писец стремительно строчил.

– Всадников я приказала поставить позади…

Правитель поманил своего главного придворного и спросил его на ухо:

– Что ты обо всем этом думаешь, Ли?

– Правительница Фу Хао – великая военачальница и великая жрица, а теперь и великая писательница. О сражении узнает весь мир, победа царства Шан над царством Туфан навечно останется в памяти.

– Довольно, я спрашиваю тебя не об официальной версии, мне интересно твое собственное мнение.

– Правительница Фу Хао – само совершенство. Тебе очень повезло, о повелитель.

– Говори правду, Ли.

– Сказать вам правду – значит рискнуть жизнью.

– Значит, ты думаешь, что…

– Нет, о повелитель, я никогда не осмелюсь…

– А ты осмелься! Это приказ.

Снаружи снова донеслись вопли обреченных и крики толпы. Правительница продолжала диктовать писцу.

– Что ж, я думаю…

– Правду, Ли! Можешь сказать мне что хочешь, но я требую правды.

На лбу придворного выступили крупные капли пота.

– Я думаю… думаю, в паре женщина – вы, а мужчиной стала она.

Правитель удивленно уставился на собеседника, тот низко поклонился, не скрывая страха.

Правитель расхохотался.

– Она мужчина, а я женщина!

Хохот правителя У Дина стал так громок, что правительница Фу Хао прервала диктовку.

– Что тебя так рассмешило, о повелитель?

В последующие дни главного придворного подвергли страшной казни. Из южных провинций вызвали особого палача и повелели ему содрать с преступника всю кожу мелкими лоскутами.

Так, своеобразным образом, придворный по имени Ли Кван Юизобрел принцип придворного шутовства.

При дворе царства Шан эта первая попытка не получила продолжения. Прошло много времени, прежде чем кто-то в Китае снова рискнул шутить на такие темы.

Что до династии Шан, то, невзирая на первые победы, впоследствии она стала терпеть поражение за поражением. Царство неуклонно сжималось, пока не было уничтожено династией Чжоу. Но история с «шуткой придворного Ли» сохранилась в памяти, в отличие от самой династии Шан, ее правителей и правительниц. Это доказывает, что удачные шутки порой оказываются долговечнее памяти о властелинах.

Большая книга смеха. Источник: GLH.

42

В центре бассейна – остров, на острове железная дверь. Она со скрипом приоткрывается, из щели появляется голова.

– Тук-тук! – заявляет о себе Лукреция. – Никто не отвечал, люк был не заперт, вот я и позволила себе войти… Я вас не потревожила?

Исидор Каценберг сохраняет позу лотоса – скрещенные ноги, прямая спина, полузакрытые глаза, под задом шелковая подушка цвета фуксии. Лицо бесстрастно. Он похож на Будду, и если бы не чуть заметное колыхание кимоно, то можно было бы подумать, что он не дышит.

– Если потревожила, так и скажите.

На ней платье с белыми цветами на сиреневом фоне, на шее ожерелье в виде китайского дракона, изумрудного, как ее глаза.

Она покидает остров по мостику из бамбука и лиан.

Исидор Каценберг так и не пошевелился.

Дельфины и акула и те не высовываются из бассейна – знают, должно быть, что нельзя тревожить хозяина во время медитации.

Покружив вокруг него и убедившись, что он скорее жив, молодая журналистка садится напротив.

Достав брелок, она извлекает из него неподражаемый смех испуганной девы. Но Исидору хоть бы что.

– Не спешите, Исидор. Предупредите, когда закончится ваша гимнастика.

Неподвижность длится еще полчаса.

Она использует это время, чтобы порыться в его библиотеке, а главное, еще раз изучить его Древо возможностей – огромную схему с трепещущими, как листочки, записками – вариантами человеческого будущего.