См. статью «Любовь»

главное в твоей жизни это путь ко мне

твоя смерть обгоняет твою жизнь

иди ко мне слышат лососи и устремляются туда

напрягают все свои силы чтобы успеть и не опоздать

и Бруно с ними

сколько недель и сколько месяцев все его силы направлены только на это

на угадывание таинственного призыва судьбы

главной загадки всей его жизни

захлебываясь водой и отплевываясь он принюхивается к чужим запахам

принюхивается со страстным вниманием долгие часы и дни

выискивает неповторимый аромат той единственной реки

ее долгого путаного пути

биение ее пульса

а пока что солнце обжигает и делает коричневой его спину

плечи его становятся сильными и мускулистыми

он исследует вкус планктона и мякоти губок

и ни на одно мгновение не перестает прислушиваться прислушиваться

и не знал ты тогда Бруно что именно ищешь и чего просишь

была только смутная догадка

только надежда ради которой ты пустился в свой последний путь

и вдруг содрогнулся ты Бруно в сердце своем

посреди моря настигло тебя это

мимо проплыл остров Борнхольм и подступающие к самому берегу поля

светлая церковь заколыхалась над землей потому что клубы то ли тумана то ли дыма подымались к небу

и давно забытый запах коснулся твоего лица

пристал к крыльям твоего носа

покружился мгновение и уплыл дальше

тонкий ничтожный виток волнующего аромата

ты тотчас очнулся от дремы

рассек всю тьму ночи пронзил ее мечами своей памяти

искры воспоминаний брызнули из твоего сердца в темную воду и зашипели затухая

о этот неповторимый запах

ты хотел вернуться обратно чтобы вновь вдохнуть его

но крепкий упругий хенинг натянутый в тебе до боли

связал тебя по рукам и по ногам и не позволил повернуть назад

потому что лососи всегда движутся только вперед и вперед

потому что смерть гонится за ними по пятам

ты выл от тоски и сожаления

ах что это был за запах Бруно что за дивный запах

то ли дешевых духов служанки Адели

то ли родные запахи тяжелых тюков мануфактуры

в волшебной лавке твоего отца

до отказа

до высокого исчезающего во тьме потолка забитой всевозможными тканями

а может запах блестящей черешни

под прозрачной кожурой которой бродит пьяная влага

сводящий с ума запах черных вишен

которые Аделя сияющим августовским утром приносила с рынка

или сладкий до головокружения запах твоей вожделенной книги

между покоробившимися жухлыми листами которой

проносился ночной ветер и до самой глубины раздувал

пушистость столепестковой рассыпающейся розы

Так и я. На песчаном берегу Нарвии, в тихом спокойном море в июле тысяча девятьсот восемьдесят первого года я уловил тот же самый запах, постоянно, снова и снова, настигающий меня в самых неожиданных и несхожих местах: когда я прохожу мимо уличной скамейки, на которой теснятся старички, поверяя друг другу свои бесконечные истории; в холодной сырой пещере, которую я обнаружил возле своей армейской базы в Синае; между листами каждого экземпляра «Коричных лавок»; в нежной ямочке подмышки Аялы (когда она решила прекратить наш роман, в ней еще осталось достаточно порядочности, чтобы позволить мне приходить понюхать ее, когда становилось невыносимо), и возникает, разумеется, вопрос: возможно ли, что я тащу за собой этот запах и он вырывается в определенных местах наружу именно из меня? Может, это мое тело производит его как компенсацию за все прошлые утраты? Я пытаюсь расчленить эту странную смесь на составляющие: чистый запах, веявший от щек бабушки Хени; спертые тяжелые запахи животных, шкур, пота; кисловатый запах дедушки Аншела; запах мальчишеского пота, совершенно не похожий на обычный запах раздевалки возле школьного спортзала, гораздо более едкий, вызывающий неприятные, смущающие меня размышления о таинственных железах, возраст которых намного превосходит возраст этого ребенка, железах, испускающих в него свои ферменты…