Все искусство игрока заключалось в том, чтобы не бросить монету выше, чем нужно.
На вопрос Ивана - что же происходит с монетой на высоте трех метров? Сверливый пожал плечами: - Исчезает... Не в прямом, конечно, смысле. Ничего ей не делается. Очевидно, проскакивает в другое время...
Гай Петрович еще что-то говорил, Иван слушал в пол.уха - в памяти его закопошилось какое-то неясное воспоминание, которое никак не могло выкарабкаться на поверхность. Иван напрягся мысленно, чувствуя подсознательно, что воспоминание важное, но ничего не мог сделать. Казалось, вот-вот, еще немного - и вспомнит, или хоть за кончик ухватится, но воспоминание выскальзывало, как намыленное, оставляя в душе беспокойство и злость.
Сверливый, будучи человеком деликатным, довольно быстро сообразил, что собеседника его что-то гнетет, и, отнеся это на счет браги, решительно сказал: - Вот что, Иван Петрович, пожалуй, нам пора. И вид у вас, должен сказать, неважный. Пойдемте-ка по домам...
Иван ворочался на койке, злясь на себя - сон не шел, голова гудела от бессильных попыток выковырнуть из памяти неясно мелькнувшее воспоминание, нывшее занозой с каждой минутой все нестерпимое.
Стоило Ивану шевельнуться, пружины громко и противно взвизгивали в тишине, и притихшая было за занавеской муха начинала биться о стекло, нудно жужжа. Глубокая ночь, но там, за окном, только отдерни марлевую занавеску, ослепительное солнце заливает пустырь, по которому в нескончаемом беге плывет желтая собака, а высоко в небе чертят невидимый путь два самолета, один из которых взорвется через мгновение, чтобы через мгновение вновь поплыла по выжженному пустырю собака, рассыпавшаяся на Сверкающие стекляшки...
К открывающемуся из окна виду Иван привык, перестав обращать внимание и на муху, и на все остальное.
Но сейчас нудное жужжание лезло в уши, раздражая и без того взбудораженный мозг. Встать бы и придавить проклятую муху, но Иван уже убедился, что это напрасный труд-он передавил десятка два, наверное, но стоило задернуть занавеску, как нудное жужжание возобновлялось с прежней противностью.
Уже только под утро Ивану кое-как удалось задремать.
И тут-то и произошло то, что никак до сих пор ему не удавалось сделать усилием воли. Отпустившее мозг напряжение распустило судорожно сжавшиеся кольца памяти, и воспоминание всплыло легко и свободно.
Перед закрытыми глазами возникла из ничего большая серебряная монета. И этот столь ординарный предмет оказался тем самым кончиком, за который вытащить всю цепочку было легко и просто. Иван проснулся мгновенно.
Монета исчезла, но он уже все вспомнил. Непонятная, но настойчивая потребность вспомнить что-то очень важное, как от удара кремня о кремень, обернулась искрой, осветившей самые потаенные уголки памяти. И, вспоминая, Иван уже знал, что через мгновение он придет к поразительной догадке, которая все может изменить...
С полгода назад он получил наряд сменить старую проводку в городском краеведческом музее. Работы было немного - музей занимал три небольших комнатки, в которых прежде помещалось ателье индпошива. Заведующий музеем Павел Федорович в благодарность устроил Ивану персональную экскурсию, подолгу останавливаясь у стендов и планшетов, развешанных по стенам. Жуков добросовестно разглядывал обломки ядер и сабель, битые горшки и, как непочтительно подумал он про себя, прочий мусор. Павел Федорович рассказывал обстоятельно и даже интересно. Остановившись, наконец, у витрины, где на потертом черном бархате лежало десятка два монет, Павел Федорович пояснил, что все они найдены на территории района, что является очень важным свидетельством той роли, которую, вероятно, играл в древности их райцентр. Монеты были разного времени и разного происхождения, что заставляло Павла Федоровича предполагать и даже утверждать: их город в течение веков поддерживал связи с самыми отдаленными краями. Павел Федорович по привычке не преминул пожаловаться, что серьезных археологических раскопок здесь не производилось, Иван как наяву услышал его шепелявый голос: "А представляете, что можно обнаружить, копнув чуть-чуть, если вот этот талер Сигизмунда третьего я нашел в соборном парке прямо в траве!" И, как бы отвечая этим словам, в ушах Ивана зазвучал голос Гая Петровича: "Исчезает... Видимо, проскакивает в другое время..." Читателю, очевидно, ясно, что не соединить эти два факта Иван не мог. И он, конечно, соединил их мгновенно.
Искорка, брызнувшая от их соударения, подожгла бикфордов шнур логических следствий, и догадка взорвалась, породив вывод.