Служу Советскому Союзу-4

Впечатление воровской хазы, где пересиживают время преступники...

– Будешь сказки рассказывать? – спросил я, шевеля онемевшими губами.

– Да нет, никаких сказок. Только горькую правду, – хмыкнул в ответ Вишневский.

– А где бочка варенья и корзина печенья? – помотал я головой. – Или ты за картошку с селедкой будешь меня в буржуинство записывать?

– С чего ты взял, что я тебя вообще куда-то буду записывать?

– Ну не просто же так ты пригласил меня сюда? Не фильм интересный посоветовать и не анекдот новый рассказать...

Вишневский вздохнул, как будто я был надоевшим маленьким ребенком, с которым ещё предстояло мучиться и мучиться. Он посмотрел на официанта и сказал:

– Григорьев, выйди пока. Мне и в самом деле есть о чем потрещать с этим молодым человеком. Погуляй полчасика.

– Это куда же я пойду-то? – недоуменно уставился на него халдей.

– Да хоть до магазина смотайся, или до бабы Любы, а то сам видишь – топливо заканчивается, а печка ещё не прогрелась, – Вишневский кивнул на стоящую на столе бутылку.

– Точно помощь не нужна? – спросил с надеждой официант. – Граф, я могу пригодиться...

Ему явно не хотелось переться на улицу. Я его мог понять. Простить не мог, но вот понять...

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, – на лице Вишневского пару раз проявились желваки.

– Виноват. Есть полчаса погулять! – тут же вытянулся во фрунт Григорьев и неумело козырнул.

Вишневский только на это поджал губы. Он посмотрел, как официант натягивал валенки, накидывал и подпоясывал стёганую телогрейку. Завершением превращения городского жителя в деревенский вариант было надевание выцветшей пыжиковой шапки. После этого дверь хлопнула, а снаружи раздался скрип снега под ногами уходящего человека.

– Про Плохиша вспомнил? – хмыкнул Вишневский. – А чем тебе плох этот самый Плохиш? Во, прямо тавтология получилась, как масло масляное.

– А тем, что предал он свою Родину. Не стоял до конца за неё, – просто ответил я.

– А должен был? Должен стоять только потому, что ему не повезло в одном месте родиться, а не в другом?

Начал издалека. Так обычно рассуждают те, кто называет себя "людьми мира". Нахапают в одном месте, заработают капиталец, да и свалят в теплые места, объявив себя "человеком мира". Вот до того, как нахапать, так себя не называют, а как только появились деньги на безбедную жизнь, так сразу же идет переобувание. Нет, изначально подобные особи себя в грудь бьют и кричат о патриотизме, а потом под шумок линяют...

– Где родился, там и пригодился, – ответил я пословицей.

– Вот только не надо народной мудрости, – хмыкнул в ответ Вишневский. – Всё это лажа для лохов. Вот ты думаешь, что от хорошей жизни в девяностые все стали валить за границу? Да и сейчас неожиданно много стало евреев, сам видишь, как бежит иудейское племя. А что будет дальше?

– А что будет дальше? Дальше в наших силах сохранить Союз, убрать ошибки прошлого, чтобы не возникло ошибок в будущем.

– Убрать ошибки прошлого... А нужно ли оно, такое прошлое? Чтобы сильные мира сего творили что хотели, а потом подтирали свои делишки в архивах? Чтобы на место одного царя пришел другой, только назывался по-другому? И какое оно будет это самое будущее?

– Справедливое, без перегибов на местах. То самое, ради которого жили, воевали и трудились советские люди.

Вишневский поморщился:

– Вот только не надо про набившее оскомину "деды воевали". Вон, Европа тоже воевала и что? Сыто жила как при Гитлере, так и после него. Да, были небольшие неурядицы, но в основном... Их уклад апеллирует к основным инстинктам, то есть к жратве и к самосохранению. Сдался фрицам – получил булочку, не сдался фрицам – получил пулю в лоб. Что лучше – пуля или булочка? Ты знаешь о французских модельерах, которые продолжали работать в своих Домах под оккупацией. Они создавали коллекции, доставали (иной раз с помощью высоких немецких покровителей) ткани и фурнитуру для своих моделей, они говорили, что главное – это искусство. То есть, сохранить Синдикат Высокой Моды. Зачем же бросаться с вилами на оккупантов?! После войны далеко не всем из них удалось соврать, что ателье служили прикрытием для Сопротивления. Те, которые служили, тех хорошо знали...

– И что же, тоже предлагаешь всем сдаться и получать булочки? А ещё бочку варенья и корзину печенья?

Я чувствовал, что он меня прощупывает. Убалтывает, так сказать. Ну что же, время играет на меня. Пусть убалтывает и дальше. Машину, на которой меня увезли, кто-нибудь да запомнил. Найти её будет не так уж сложно. Нужно только время.

– Ну на хрена всё равно носиться с этой победой, как дурак с писаной торбой? Вон вьетнамцы не будут праздновать победу над США. Англичане, французы, испанцы и прочие. Только русские всё ещё помнят и скорбят.

– А как же не скорбеть, если всё возвращается обратно? Ты сам видел, что творится в нашем времени. И что фашизм это только идеология, которой прикрываются, чтобы не обнажать истинное нутро. Чтобы настоящее рыло не показывать, потому что маску фашизма можно сжечь, а вот с истинным лицом труднее, – покачал я головой.