Служба в потешных войсках ХХ века

Заготовщик обязан был придти в столовую за полчаса до обеда, разложить на столах тарелки и ложки, получить у поваров через кухонное окно-амбразуру первое и второе блюдо в чугунных бачках-кастрюлях, а также хлеб в хлеборезке, расставить всё, а после обеда всё убрать со столов и в столовой. Эта работа несколько обременяла, потому что выполнялась за счёт личного времени, и некоторые ребята шли на неё с неудовольствием. Но Денисов пошёл на неё с радостью. Аппетит его не уменьшался, и вскоре мы стали замечать, что у нас пищи становится меньше. Кто-то из ребят заметил, что Тощий хватал с каждой кастрюли то картошку, то кусок мяса, то брал кусок хлеба, на ходу глотал эту не очень пережёванную пищу и ел, ел, ел. Потом он садился за стол вместе со всеми, и съедал свою порцию, а после обеда подбирал из кастрюль, тарелок со стола всё что осталось, съедал и с нетерпением ждал ужина. Я однажды был дежурным по кухне и зашёл в столовую, чтобы понаблюдать за Денисовым. Было и смешно и жалко смотреть на этого голодного, хватающего пищу и совавшего её в рот, стараясь делать это незаметно. Я вспомнил один из рассказов Джека Лондона, по-моему "Белое безмолвие", как человек, погибающий в тундре от голода, был спасён, а потом длительное время, уже будучи сытым, прятал под матрац куски хлеба. Да я и сам в детстве наголодался и у меня до сих пор сохранилось особое уважение к пище и хлебу, и я никогда его не выбрасываю. Но Денисов, по его же словам, не пережил голода кроме своего собственного. После ропота солдат, его отстранили от этой работы.

Но однажды нашу роту послали в колхоз на какие-то работы. Не помню почему, но я и Денисов не поехали.

Приближалось время обеда, и из колхоза по телефону позвонили, что роту покормили в колхозе, и весь обед можно отдать тем кто остался в части, а остатком покормить свиней. Сержант Борис Крамаров, человек с юмором (Знал наизусть почти всего "Бравого солдата Швейка") решил устроить спектакль под названием "Егличка". Это в своём романе о Швейке Гашек описывал обжору по фамилии Егличка, который сожрал целого гуся, а Швейку не оставили ни кусочка.

На длинных столах расставлялась пища для тринадцати человек, и Борис усадив за него Денисова, предложил ему всё это съесть.

Несколько человек зрителей и я в их числе смотрели эту сцену. На это было и смешно, и грустно, и одновременно страшно смотреть, Денисов поглощал пищу с необыкновенной быстротой, и вначале было смешно и жалко его, но когда он съел щи, а это литров шесть и буханку чёрного хлеба, стало боязно за него, когда он принялся за вермишель с мясом.

Вермишель была длинная, он втягивал её в себя одним приёмом, на что Борис ему сказал:

– Осторожно! Глаза не повыхлёстывай себе вермишелью.

Мы смеялись, а Денисов раздувался. Он расстегнул ремень на гимнастёрке и брюках. Кто-то сказал:

– Ну хватит Денисов, лопнешь, но тот только замычал, замотал головой и продолжал ещё быстрее уматывать пищу, словно боялся что её у него отнимут.

Наконец наш герой разделался с едой и посмотрел на нас невидящими глазами вылезающими из орбит. Его вид был ужасен. Сидеть ровно из-за вздувшегося живота он не мог и откинулся назад. Пот лился по его лицу, гимнастёрка была мокрая на спине.

Крамаров спросил его, показывая на стол с обеденной пищей за его спиной:

– Ну что, ещё будешь?

– Чуть погодя, – ответил тот шёпотом, так тяжело он дышал и не мог говорить.

– Лопнешь ты, Денисов.

– Ну хоть разрешите забрать недоеденную буханку белого хлеба.

– Тебе сейчас нельзя есть. Я уже и так боюсь, что разрешил.

Денисов с мольбой глядел на сержанта.

– Ну чёрт с тобой, бери, но съешь позже.

Денисов стал выбираться из-за стола и напомнил моё послевоенное детство, когда не имея ни игрушек, ни других развлечений, мы придумывали себе всевозможные забавы. Одна из них состояла в том, что мы ловили в речке зелёную, с полоской на спине, лягушку и через соломинку, вставленную в задний проход, надували её. Затем выпускали в речку, и несчастная плыла по реке, а нырнуть не могла. Нам тогда было смешно, а сейчас мне стыдно за те издевательства над животными.

Это один из моих грехов, и я успокаиваю себя тем, что они оставались живы, когда воздух из них выходил. А что делать мне с другими, более серьёзными грехами? В Бога я не верю, не верю и в то, что грехи можно замолить. Я каюсь, что их совершал и до конца дней своих не прощу себе некоторые из них. Если смогу пересилить себя, свой стыд перед людьми, расскажу вам и покаюсь ещё раз перед вами.

Главное их больше не совершать. А как каждый из вас? "Кто из вас без греха, пусть первый бросит в меня камень"- сказано в Новом завете.

Ну а с Денисовым тогда ничего не случилось. Я уже тогда понял, что это болезнь. Прочитал я о ней уже на гражданке.