Служба Смерти (СИ)

Последнее время я начала часто оглядываться назад, пытаться представить себе жизнь без тех роковых ошибок, что были совершены по глупости. Я уверяла себя, что в противном случае наша жизнь была бы похожа на обычную человеческую, как у родителей Дилана. И вот прошло уже три года спокойной размеренной жизни без катаклизмов, Максиму исполнилось десять лет, а Полине — три.

Мне казалось, я сплю: реальность стала как будто ватной, словно это только иллюзия благополучия, а вовсе не то, чего я хотела. Дилан начал превращаться в своего отца, и осознавать это было невыносимо. Гармония покинула нашу семью, и вместо страха потерять друг друга появилась тошнота.

Из бунтарки с ветром в голове я превратилась в домработницу в старом тряпье и с вечным пучком на голове.

«Где моя любимая работа? Где мой волк? Почему я вынуждена скрывать его и делать вид, что вся моя жизнь — это дети и дом? Кто придумал мне такое счастье?» — эти вопросы травили мне душу.

Единственное, что могло спасти меня от гормонального срыва и озверения, это страсть и занятие любовью до полного изнеможения. Увы, даже сил на то, чтобы привести себя в порядок и соблазнить мужа, у меня не оставалось. Я даже не знала, засыпаю я вечером или падаю в обморок.

Упадок в семейной жизни коснулся не только нас. Сашка со Светой всё же расстались. Мне удалось сохранить общение с ними обоими, хотя приходилось скрывать ото всех наши встречи с Сашкой. Никто бы не понял, зачем мне видеться с чужим мужиком и что у нас может быть общего. Конечно, он очень страдал и сходил с ума, когда Света окончательно решила оставить его и переехала к другому мужчине.

Я могла понять Сашку, старалась не замечать его пьяных бредней и отвлекала от меланхолии как могла. Разумеется, Дилану я тоже не говорила, как именно провожу свои редкие свободные от домашних дел часы. А скрывать было что: когда Дилан сообщал, что уезжает в командировку, я давала сигнал Сашке, и мы отправлялись куда-нибудь в другой город охотиться.

Охота превратилась для меня в наркотик. Я называла себя изощрённо извращённым созданием, а Сашка по-прежнему оставался человеком по прозвищу Тысяча огорчений.

Во время наших кровавых прогулок я чувствовала себя всемогущей. Этот мощный прилив адреналина помогал мне продержаться до нашей следующей тайной «вылазки». И охотились мы, как можно догадаться, вовсе не на кабанов и уж тем более не на зайцев. Нашими жертвами становились люди, кто-нибудь из отбросов общества, не вызывающий жалости.

Сашке было всё равно кого резать, а вот я к своим будущим жертвам предъявляла особые требования. Тех, кто не вызывал отвращения, я не трогала.

Бывали и такие дни, когда не находилось достаточно мерзкого человека, чтобы его можно было убить, и тогда я огорчалась и скучала за столиком в каком-нибудь баре, пока Сашка развлекался.

Мой друг любил девушек. То есть он их сначала насиловал, а потом убивал. Как он сам объяснял мне, только испуганные до ужаса особи женского пола могут вызвать у него эрекцию. Света была единственным исключением, но она бросила его, так что он вернулся к своим сексуальным привычкам.

Мужчин Сашка тоже убивал, но без долгих заигрываний и чисто из желания помахать кулаками.

Я старалась не лезть в Сашкины дела. Да, он был беспринципный и лишал жизни вполне себе мирных проституток, но любые мои попытки воззвать к его разуму проваливались. Он называл свои преступления естественным отбором и затыкал мне рот каждый раз, когда я жалела бедных девушек. Уж кто-кто, а я знала, что может вынудить приличную девушку заниматься сексом за деньги.

Прикрывал мои ночные побеги Максим, он думал, что мне просто хочется побыть одной. К счастью, Полина вполне спокойно переносила, когда я уходила на ночь. Старший брат умел позаботиться о сестрёнке, он всегда с удовольствием помогал мне. В этом плане я доверяла сыну гораздо больше, чем мужу.

Но как только я возвращалась и переступала порог дома, извечное раскаяние завладевало мной.

Слишком многое свалилось на Максима в его десять лет; кроме всех домашних забот, он всерьёз занимался борьбой и, по словам тренера, подавал большие надежды, у него уже было несколько грамот, которые он аккуратно сложил в ящик, подальше с глаз, потому что грамоты — это всего лишь бумажки, а ему хотелось получить золотую медаль, победить на соревнованиях.

Максим стал самым моим близким человеком, лучшим другом, больше, чем просто сыном. Я с удовольствием наблюдала, как он меняется день за днём, начинает понимать некоторые взрослые вещи. Для меня сын был идеальным, я крайне негативно воспринимала критику в его адрес: просто другие недостаточно хорошо могли понять его.