Служанка двух господ

Шторы — это уже серьезно. Если дама пенсионного возраста стирает тюль и моет окна в начале апреля, то лучше спрятать все ехидные замечания в дальний карман, покориться судьбе и вычеркнуть день из жизни. За шторами последовала люстра, за люстрой — бесчисленные покрывала и салфеточки. А подушки на диване — кому мешала пыль, которую они заботливо собирали всю зиму? И никакого «Мистера Мускула», стекла нужно тереть старыми газетами, только тогда их блеск будет достоин Сергея Владимировича! Кстати, если вы думаете, что дело ограничилось гостиной и спальней, то ошибаетесь. Моя комната, комната для гостей, веранда — вот уж где стекол! — унитаз — белее, чем любимая жена арабского шейха. Ну а лестница в мезонин? А еще говорят, что только немцы тротуары перед домом стиральным порошком моют, просто они мою тетю не видели. На следующий день пытка продолжилась. Тетя поднялась в семь утра и любимую племянницу растолкала.

— Не могу же я Сергея Владимировича полуфабрикатами и консервантами кормить?

Полуфабрикатами кормить нельзя, а полчаса обсуждать возраст телки, из которой собираешься жарить отбивные? А заставлять меня нюхать рыбу и пробовать подсолнечное масло! Пытки, между прочим, запрещены законом! А чистить лук и давить чеснок? И после всех этих Геркулесовых подвигов натягивать вечернее платье, совать ноги в туфли и сновать — с улыбкой на лице и тарелками в руках — из кухни в гостиную и обратно. Позвольте, Сергей Владимирович, я вашим охранникам мяса добавлю! Кушайте, ребята, да получше охраняйте нашего дорогого Сергея Владимировича. А племянник ваш — просто наглец — шлепнул меня пониже спины, когда я несла блюдо с тортом. Еле сдержалась, чтобы не повесить этот торт ему на нос — милый мальчик, ничего не скажешь. Я ничего и не сказала, откинулась в кресле и посмотрела на тетю. Нарядная, веселая, словно не пахала два дня как каторжная, она радостно улыбалась тому, что тихонько — в самое ухо — шептал ей Сергей Владимирович, и была за тысячи километров от моего недовольного брюзжания, и больше сорока ей никак нельзя было дать.

Сергей Владимирович, несмотря на охрану и племянника, оказался довольно милым дядькой: чуть за шестьдесят, слегка полноват и заметно лыс, но, в общем и целом, очень даже ничего. Он ел все, что заботливая тетина рука подкладывала ему на тарелку, и не забывал нахваливать, отпустил пару веселых комплиментов в мой адрес, но так, чтобы польстить тете. Вроде того, что мы похожи на сестер и что если и я такая же замечательная хозяйка, то все холостяки города передерутся в борьбе за мою руку. Наконец он поднялся, вопросительно заглянул тете в глаза, — та чуть заметно покачала головой, — вздохнул и откланялся. Я проводила гостей до калитки, вернулась в дом и без сил опустилась на диван. И вспомнила старый анекдот про мудрого ребе, который посоветовал замученной детьми и хозяйством женщине купить козу, а потом кроликов, затем кур. А когда та стала жаловаться, что ее жизнь окончательно превратилась в ад, велел всю эту живность постепенно продавать. И несчастная испытала великое блаженство. Почти такое же, как я, когда наконец-то скинула туфли на высоких каблуках.

— Хорошо-то как, господи.

А когда человеку хорошо, ему и рядом хочется видеть только счастливые лица.

— Тетя, а почему Сергей Владимирович уехал? Я думала, он останется.

— А охрану куда девать?

Да, пожалуй, два дюжих молодца на диване в гостиной сразу превратят наш дом в крохотную хижину.

— Охрану он совсем недавно завел, а раньше часто здесь оставался, — тетя устроилась возле меня на диване и тоже откинулась на подушки, — теперь я у него ночую.

— Это когда же? — от удивления я даже встала. — Ты каждую ночь здесь ночуешь. Меня боишься одну дома оставлять? Ну, тетя, не ожидала от тебя.

— А чего ты ожидала? — рассердилась тетя. — Видела бы ты себя месяц назад — точь-в-точь Муму, перед тем как утонуть.

— Тетечка, миленькая! — я взяла тетю за руки. — Тетечка, прости, пожалуйста, не буду я ни топиться, ни травиться, я только не могу придумать, как дальше жить.

— А еще говоришь, что умная, — тетя погладила меня по голове, — ты живи и не думай как. Пусть идиоты, которые не живут, про это думают.

А тетя-то, оказывается, философ. Кто бы еще так хорошо меня утешил? Я уткнулась в теплое тетино плечо и сидела тихо-тихо, пока тетя гладила меня по голове и говорила какие-то ласковые и бесполезные слова:

— Не плачь, маленькая, все будет хорошо. Мы с Сережей скоро в Ниццу поедем и будем там жить-поживать. А ты к нам в гости приедешь. Ведь приедешь, правда? И мы вдвоем в Париж наведаемся, будем там гулять по разным Монмартрам и Эйфелевым башням, ведь будем?

Я кивала, не поднимая головы. Ну, конечно, мы будем гулять по Парижу. И по улице Же де Пом, и обязательно в музей зайдем, и посмотрим на Магритта. При мысли о Магритте у меня заболела левая сторона груди, и я пожелала тете спокойной ночи, и попросила больше обо мне не беспокоиться и не оставлять Сергея Владимировича одного, и еще сказала, что посуду я вымою сама, а тетя пусть поспит.