Служанка арендатора

Маркус в это время тихонько подался вперед, уже совершенно овладев собой, и когда она повернула голову, то увидела его, почтительно стоявшего на пороге со шляпой в руке.

Она вздрогнула, но быстро овладела собой. Гордо выпрямившись, она отошла от стола, прошла в сени и отворила противоположную дверь, ведущую в комнату лесничего.

– Войдите, пожалуйста, милостивый государь, – вежливо проговорила она так хорошо ему знакомым голосом. – Вы, вероятно, ищите убежища от грозы?

Он подавил улыбку.

– Фрейлейн Франц? – вопросительно произнес он, кланяясь с холодным почтением, словно видел эту даму в первый раз в жизни.

– Да, милостивый сударь, я племянница судьи Агнесса Франц, – подтвердила она краснея, но не опуская глаз. – Гувернантка! – добавила она сухим резким тоном и в ее глазах ясно отразилась борьба между смущением и неприязненным чувством.

Сделав вид, что он ничего не заметил, Маркус произнес, как бы извиняясь:

– Я не имел намерения переждать здесь грозу, я не боюсь промокнуть. И мне необходимо немедленно отправиться в путь: я ищу молодую девушку, добрую сестру милосердия, сделавшую мне вчера перевязку, – он указал на свою руку. – Господин судья сказал, что девушка ушла и более не вернется. Правда это, фрейлейн Франц?

Она уклонилась от его серьезного проницательного взгляда и неуверенно проговорила:

– Ее помощь больше не нужна.

– Но она вчера сказала: „Завтра я приду посмотреть…“ Это для меня равносильно честному слову, и я терпеливо ждал ее, как же она могла уйти, не сдержав своего слова? Я не дотрагиваюсь до повязки, боясь, что она ослабнет, и это навлечет на меня гнев моей сострадательной самаритянки. Что же мне теперь делать?

– Позвольте мне исполнить за нее данное слово! – сказала она, протягивая к нему руку, и веселая улыбка озарила ее лицо.

– Благодарю, но я не могу принять вашего предложения, – произнес он, отступая. – Повязка останется, как она есть, до тех пор, пока я не найду свою сестру милосердия. Я прошу вас только сказать, укажите мне любезно, где ее искать?

– Этого я не сделаю, – заявила она, отворачиваясь…

– Но это жестоко и совсем не по-христиански с вашей стороны! Какое же преимущество передо мной имеет чужой нищий, лежащий на постели, за которым вы так заботливо ухаживаете, тогда, как мне вы отказываете в том, что должно меня исцелить?

Она побледнела.

– Да, нищий! – сказала она, и взор ее затуманился. – Человек, которому негде преклонить голову во время серьезной болезни, конечно, нищий! – с горечью продолжала она. – Тяжело вернуться умирать на родину бедным и смертельно истощенным, после того, как переплыл океан и подвергался тысячам опасностей в погоне за золотом! Для своей нежно любимой матери он оставил родину и работал на чужой стороне. Он знал, что настанет день, когда после роскоши и комфорта ей придется испытать горькую нужду, и он хотел предотвратить это. Другой на его месте, когда планы его рухнули, не показался бы на глаза семье… Но он этого не мог: глубокая тоска о матери заставила его вернуться на родину… И здесь, всего в тысяче шагов от ее постели, он принужден был сделать невольную остановку…

– Так это сын судьи, на возвращение которого он надеется, как евреи на пришествие Мессии? – прервал ее Маркус, с тревогой ожидая ответ.

Она молча кивнула головой.

Молодой помещик был глубоко потрясен!

Только что он слышал, как старик, в своих безграничных иллюзиях считал своего сына „набобом“, имеющим княжескую власть, могущим при помощи калифорнийского золота превратить пустыню в цветущий уголок. И какое потрясение предстояло ему пережить, когда он узнает, что бродяга, которому он недавно выслал к воротам подаяние, его „золотое дитятко“!

В глазах Маркуса еще выше поднялась молодая, красивая девушка, мужественно принимающая на свою юную грудь все удары судьбы. Среди семейной драмы, она одна не растерялась и все взяла на себя: гнет тяжелой работы, заботу о насущном хлебе, попечение о двух беспомощных стариках…

Не опустила она рук и тогда, когда увидела несчастного, возвращение которого на родину надо было скрыть от всех. И вот он лежит здесь, и она тайком пробирается сюда, чтобы ухаживать. Она просиживала ночи у постели больного, а ранним утром спешила возвратиться на мызу, и в это время и увидела ее однажды Грибель и строго осудила.

Маркус с восторгом смотрел на девушку, стоявшую с опущенной головой у двери и готов был преклонить перед нею колени. Он сознавал, что должен был сдерживать чувства, бушевавшие в нем. Гувернантка считала себя оскорбленной, и один страстный жест с его стороны мог надолго отдалить его от желанной цели.

– Останется ли жив ваш двоюродный брат? – спросил он, старясь говорить спокойно.

– Слава Богу, да! – ответила она. – Доктор, недавно уехавший отсюда, сказал, что опасность миновала. Вчера он был очень озабочен, ожидая кризиса, который прошел благополучно.

Как стыдно было Маркусу, что он маститого эскулапа принял за предводителя цыган…