Люди впереди стали оглядываться, награждая его враждебными взглядами, а те, что сидели дальше, закрутили головами, пытаясь рассмотреть, кто нарушает тишину. Макдональд снова покачал головой.
— Еще не поздно вернуться в кабину, — сказал Митчелл. — Пользуясь внутренним монитором, мы могли бы увидеть все гораздо лучше и лучше понять, что происходит. — Он обратился к Томасу: — Скажи ему, Джордж.
Томас беспомощно развел руками. Макдональд приложил палец к губам.
— Все будет хорошо, Билл, — шепотом произнес он. — Просто видеть и слышать — слишком мало. Нужно чувствовать.
— Я уже чувствую, — буркнул Митчелл.
Все больше лиц поворачивалось к ним. Митчелл ответил им вульгарным жестом, и Томас нагнулся к его уху.
— Вас с Маком различает то, что ты не любишь людей и ненавидишь ситуации, которые не контролируешь. А таких в нашем деле полно.
— Люди! — Митчелл презрительно фыркнул.
Огни на стадионе погасли, словно открылась десница Господа, позволив ночи хлынуть на них вместо того, чтобы протекать между божественными пальцами. В темноте казалось, что купол вот-вот обрушится на головы, каждый еще сильнее ощущал присутствие других, словно собравшиеся раздувались, заполняя собой все пространство. Митчелл подавил паническое чувство и глубоко вздохнул.
— Мерзавец! — пробормотал он. — Далеко он на этом не уедет!
Однако вместо криков и топота ног они слышали только выжидательную тишину, как будто все ждали, что вот-вот произойдет чудо.
И вот мощный столб света опустился с вершины купола и, разодрав темноту, образовал посреди арены белый круг. А в самом центре круга, словно опустившись вместе со светом, возникла одинокая фигура. Всему стадиону была видна лишь эта фигура, и все смотрели на нее, не могли не смотреть. Только часть собравшихся — те, кто сидел на дополнительных стульях рядом с кругом, — могла разглядеть, кто это такой. С места же Митчелла она выглядела так же, как фигурка из палочек, нарисованная детской рукой. Он воспринимал не само зрелище, а лишь сочетание белизны, розовости и черноты, высокого роста, поднятых и распростертых рук, которыми эта фигура словно бы хотела обнять публику, если можно было представить себе публику в этой темноте. Однако иного способа воссоздать зрителей не было — их невозможно было ни увидеть, ни услышать.
И все-таки ощущение присутствия толпы постепенно возвращалось, но на этот раз она была уже единым существом, одним живым созданием — цепь тел, соединяющая отдельных людей, застыла. Толпа ждала послания, глядя на фигуру, которая одиноко стояла в круге света, обнимая всех. И это было все. Никакого микрофона, никакой сцены, ни стола, ни стульев, только одинокая фигура посреди онемевшей аудитории из десятков и десятков тысяч людей.
— Говори же, черт тебя побери, говори! — рявкнул Митчелл, наперед зная, что человек в светлом круге будет тянуть, растягивая этот момент, эту тонкую мерцающую струну ожидания, до предела ее прочности… Старый мерзавец знал, что делает. Казалось, публика перестала дышать.
И тогда человек заговорил, и голос его, как по волшебству, заполнил накрытый куполом стадион, подобно гласу Бога, идя ниоткуда и вместе с тем отовсюду. Голос потряс и объединил людей, укрепив цепь и придав отдельным ее звеньям силу несокрушимого целого. Голос заговорил, и в нем прозвучали мудрость и истина.
— Мы одни…
Толпа застонала.
— Таково Послание, — продолжал голос. — Послание от Бога. Вам говорят, что послание пришло с другой планеты, похожей на нашу, от людей, подобных нам. Но не ведают они, что говорят. Услышав глас Божий, они не узнали его. Пытаются понять в разумах своих, но не могут, ибо для этого нужно сердце, нужна вера. Послание пришло от Бога, и принесли его ангелы, посланцы Господни. От кого еще могло оно прийти?
Слушатели застыли в ожидании ответа, зная, что он сейчас последует.
— Есть человек, и есть Бог, и больше нет никого. Мы одни с Господом во всей Вселенной. Так есть и так должно быть.
Слова волновали толпу, как ветер поле пшеницы.
— Чего нам бояться? — продолжал голос. — Зачем отрицать истину, когда она стоит перед нами? Бог создал человека, чтобы тот восхищался великолепием Вселенной и прославлял своего Господа.
Толпа разом вздохнула.
— Это и есть содержание Послания: слова человека, вернувшихся к нему, ничтожности человеческой, показанной ему, словно в зеркале — иных нет, мы одни во Вселенной…
Слова лились неудержимо, словно некое природное явление или откровение. Мощь в толпе нарастала, как в магнитах, стоявших рядом так долго, что поле каждого усилило поле соседа и общая сила, создаваемая сотней тысяч человек, совокупно думающих и чувствующих, достигла силы, способной охватить весь город, расколоть планету и даже расшевелить сами звезды…
Они шли по пустому коридору в подземном этаже стадиона, и шаги их эхом отражались от бетонных стен, пола и сводов, из-под ног поднимались облачка пыли. В слабом свете ламп, висевших под потолком, коридор казался бесконечным.
— Ну как? — спросил Томас и сам вздрогнул, услышав гулкое эхо. — Что вы скажете о «словах человека, вернувшихся к нему»?