Слушающие

Разумеется, ничего подобного он не сделал.

— Как вы знаете, — сказал он, — я приехал сюда, чтобы написать кое-что о Программе, и, боюсь, это будет не очень-то доброжелательная статья.

Она склонила голову набок, внимательно разглядывая его.

— Думаю, вас нельзя назвать недоброжелательным человеком. Вы, возможно, разочарованный. Может быть, ожесточенный. Но вы честны. Вы удивляетесь, откуда я это знаю? У меня чутье на людей, мистер Томас. Робби, прежде чем принять кого-то на работу, приводит его к нам домой. Я не ошиблась ни разу. Ведь правда, Робби?

Макдональд улыбнулся.

— Только однажды.

— Это шутка, — сказала Мария. — Он хочет сказать, что я ошиблась в нем, но это совсем другая история, которую я расскажу вам, когда мы познакомимся поближе. У меня есть это чутье, мистер Томас, и кое-что еще… я прочла ваш перевод и ваш роман; его, как сказал мне Робби, вы не закончили. Как же так, мистер Томас? Нехорошо жить в аду. Его нужно познать, согласна, чтобы очиститься от грехов — ведь иного пути в рай нет.

— Про ад писать было легко, — сказал Томас, — но на остальное мне не хватает воображения.

— Вы еще не испепелили свои смертные грехи, — заметила Мария. — Еще не нашли того, во что можно верить, ничего, что можно любить. Некоторые люди никогда не находят… и это очень печально. Мне так жалко их. Не будьте же одним из них. Впрочем, я говорю о слишком интимных делах…

— Вовсе нет…

— Вы приехали сюда, чтобы порадоваться нашему гостеприимству, а не слушать мои проповеди. Но, как видно, я не могу удержаться.

Сунув одну руку под мышку мужу, она подала вторую Томасу, и они втроем прошли по полу, выложенному керамической плиткой, до гостиной. Яркий мексиканский ковер покрывал натертый дубовый паркет. Здесь, сидя в больших кожаных креслах, они пили margarita и беззаботно разговаривали о Нью-Йорке и Сан-Франциско, о знаменитостях, о литературной жизни и политике, об «Эре» и о том, как Томас начал писать для этого журнала.

Потом Мария провела их в столовую, и все принялись за то, что она называла «традиционным мексиканским comida». На первое был бульон, густой от похожих на фрикадельки шариков tortillas, макарон, овощей и кусочков курицы. На второе sopa seca — острое блюдо из риса, макарон и мелко порезанных tortullas в изысканном соусе, потом рыба, а после, как основное блюдо, cabnto — жареная козлятина и несколько видов овощей; затем поджаренная фасоль, посыпанная тертым сыром. Ко всему были поданы пушистые, горячие tortillas в выложенных салфетками корзинках. Завершали ужин пудинг, названный Марией natillas piuranas, крепкий черный кофе и свежие фрукты.

Слабо протестующий, что больше не может ничего съесть, Томас раз за разом поддавался уговорам Марии и съедал понемногу каждого блюда, появляющегося на столе, пока Макдональд не рассмеялся.

— Ты обкормила его, Мария. Он будет ни на что не годен весь вечер, а нам нужно еще кое-что сделать. Латиноамериканцы, мистер Томас, устраивают пир такого рода только в самых торжественных случаях, да и то в середине дня, после чего отправляются на заслуженный отдых. — Макдональд налил в рюмки водку, которую называл pico. — Позвольте поднять тост за красоту и хорошую еду!

— За хорошую слышимость! — ответила Мария.

— И за правду! — откликнулся Томас, доказывая, что не дал себя заморочить или закормить до полной капитуляции, но взгляд его не отрывался от белого шрама, пересекающего смуглое запястье Марии.

— Вы заметили мой шрам, — сказала Мария. — Это памятка о моем безумии, которую я буду носить до конца жизни.

— Не о твоем безумии, — возразил Макдональд, — а о моей глухоте.

— Это было чуть больше года назад, — объяснила Мария. — Я тогда словно сошла с ума. Я знала, что с Программой дела плохи и что Робби разрывается между Программой и мной. Это было безумие, я знаю, но мне тогда подумалось, что я могла бы избавить Робби от одной заботы, покончив с собой. Я пыталась сделать это, перерезав бритвой вены, и у меня почти получилось. Однако я выжила, вновь обрела рассудок, и мы с Робби снова нашли друг друга.

— Мы никогда и не теряли, — сказал Макдональд. — Просто временно перестали слышать друг друга.

— Но вы все это знали и раньше, правда, мистер Томас? — продолжала Мария. — Вы женаты?

— Был когда-то, — ответил Томас.

— И это было ошибкой, — сказала Мария. — Вы должны снова жениться, вам нужен кто-то, кого вы будете любить, кто будет любить вас. Тогда вы напишете свое «Чистилище» и свой «Рай».

Где-то в глубине дома заплакал младенец. Глаза Марии вспыхнули счастьем.

— И мы с Робби нашли еще кое-что.

Она легко вышла из столовой и через минуту вернулась с ребенком на руках. «Ему два, может, три месяца, — подумал Томас, — темные волосы и блестящие черные глаза на оливковом лице, как у матери». Глаза эти, казалось, разглядывали Томаса.

— Это наш сын Бобби, — сказала Мария.

«Если до сих пор она была полна жизни, — думал Томас, — то теперь полна ею вдвойне. Вот он, тот магнетизм, заставляющий художников писать мадонн».