Слуги меча

Все подняли головы. Увидели служанку, которую трясло крупной дрожью, она стала разевать рот и вновь закрывать его, снова и снова, словно собиралась заговорить или словно ее вот-вот вырвет.

— Слишком поздно! — заявил кто-то другой, а вторая помощница повара с тревогой в голосе сказала:

— Я использовала весь мед для пирожных на сегодня!

— Вот дерьмо! — воскликнула служанка, которая только что вошла в кухню с грязными чайными чашками, и я поняла по тому, что никто ее не одернул: дело серьезное.

Кто-то приволок кресло, и трое слуг подхватили служанку Раугхд, по-прежнему трясущуюся, открывающую и закрывающую рот, и усадили в него. Первая помощница повара вбежала с пирожным, пропитанным медом, оторвала от него кусок и вставила в широко открытый рот служанки. Он выпал на пол под всеобщие крики смятения. Было похоже, что прислугу Раугхд вот-вот вырвет, но вместо этого она издала длинный, низкий стон.

— О, сделайте же что-нибудь! Сделайте что-нибудь! — упрашивала служанка с грязными чашками. Об обеде совершенно забыли.

К этой минуте я стала понимать, что происходит. Я уже видела раньше нечто похожее, хотя реагировали на это по-другому.

— С вами все в порядке, капитан флота? — спросила Сирикс в другом доме, в коридоре перед нашими комнатами. Должно быть, она вышла, когда я была поглощена происходящим в кухне главного здания.

Я сморгнула картинку, увидела Сирикс и ответила:

— Я и не знала, что самиренды практикуют наведение порчи.

Сирикс даже не пыталась скрыть отвращение, которое охватило ее при этих словах. Но потом она отвернула лицо, словно ей стыдно было встретить мой взгляд, и раздраженно хмыкнула:

— Что вы должны думать о нас, капитан флота?

«О нас»?. Конечно. Сирикс — самиренд.

— Такое делают, — продолжила она, — когда чувствуют, что ими пренебрегают или их отстраняют. Все спешат дать им сласти и сказать что-то хорошее.

Однако непохоже, что служанка делает что-то, — скорее, нечто с ней происходит. И я не заметила, чтобы кто-нибудь говорил ей что-то доброе. Но я отвлеклась было от кухни, а теперь увидела, что одна из надсмотрщиц — та, что встречала нас в день прибытия и, казалось, совершенно не принимала во внимание, что полевые работники могут говорить на радчааи и понимать его, — опустилась на колени рядом с креслом, в котором сидела, все так же содрогаясь и стеная, служанка Раугхд.

— Надо было позвать меня раньше! — резко сказала надсмотрщица, а кто-то еще заметил:

— Да мы только что ее увидели!

— Все это — чтобы остановить говорящий дух, — сказала Сирикс, по-прежнему стоя рядом со мной в коридоре, все так же испытывая отвращение и, теперь я была в этом уверена, стыд. — Если он заговорит, то, вероятно, кого-нибудь проклянет. Люди пойдут на все, чтобы остановить его. Одна вздорная особа может таким образом днями напролет держать в заложниках целое семейство.

Я не верила, что духи или боги овладевают кем бы то ни было, но сомневалась, что служанка сделала это осознанно или без истинной необходимости в том, что могли дать ей ответные действия других слуг. И она, в конце концов, постоянно находилась в подчинении у Раугхд Денчи, почти без всякой передышки.

— Сласти? — спросила я Сирикс. — А не только мед?

Сирикс моргнула раз, другой. Ею овладело спокойствие, которое я уже видела прежде, когда она злилась или обижалась. Словно мой вопрос был личным оскорблением.

— Не думаю, что меня интересует обед, — заявила она холодно, развернулась и ушла в свою комнату.

В главной кухне шеф-повар, которая явно испытывала облегчение от появления надсмотрщицы, твердо взялась за напуганных, глазеющих слуг, и увещеваниями и уговорами ей удалось добиться, чтобы они закончили работу. Тем временем надсмотрщица клала кусочки медового пирога в рот служанки. Один за другим они выпадали ей на колени, но надсмотрщица упрямо возвращала их обратно. Занимаясь этим, она произносила нараспев слова на лиосте, судя по их звучанию. Исходя из ситуации, это, видимо, была молитва.

В конце концов стенания и дрожь служанки прекратились, и то проклятие, что она могла изречь, осталось невысказанным. На остаток дня она сослалась на изнеможение, что, казалось, никто — ни слуги, ни семейство — не подверг сомнению, по крайней мере не при Калр Восемь. На следующее утро она была на своем посту, и все слуги после этого стали к ней заметно добрее.

Раугхд меня избегала. Я видела ее редко, во второй половине дня или ранним вечером, когда она шла в баню. Если наши пути пересекались, она намеренно не заговаривала со мной. Большую часть времени Раугхд проводила либо в близлежащем городке, либо, что более тревожило, за гребнем горы в доме полевых работников.