— Ты видишь? — сказала я служанке Раугхд, которая все еще стояла там, плача. — Это вовсе не твоя вина.
— Это будет просто, гражданин, — сказала магистрат Раугхд, нахмурившись, — проверить историю, рассказанную вашей служанкой. — Я увидела, что Фосиф заметила это обращение, более официальное «гражданин» вместо «Раугхд». — Но мы могли бы обсудить это где-то в другом месте. Думаю, вам лучше оставаться со мной в городе, пока мы во всем не разберемся.
Служанка Раугхд и Кветер, разумеется, не получили такого приглашения. Останутся в камерах службы безопасности, пока не завершатся допросы, а их соответствующим образом не перевоспитают. Тем не менее заблуждений относительно сути этого приглашения не оставалось.
Гражданин Фосиф на сей счет не заблуждалась. Она явно пребывала в смятении.
— Мне следовало осознать, что до этого дойдет. Я защищала Раугхд слишком долго. Я всегда надеялась, что она станет лучше. Но я никогда не думала… — Она умолкла, очевидно не сумев выразить, чего же именно она никогда не думала. — Подумать только, я могла оставить мой чай в руках той, что способна на такое!
Раугхд замерла на целую секунду.
— Ты этого не сделаешь, — произнесла она с нажимом, почти шепотом. Словно не вполне владела голосом.
— А что, у меня есть выбор? — спросила оскорбленная в лучших чувствах Фосиф, являя собой воплощенное раскаяние.
Раугхд повернулась. Сделала три длинных шага к сервизу на подставке. Взяла коробку, подняла ее над головой обеими руками и швырнула оземь. Фарфор разбился вдребезги, синие и зеленые осколки разлетелись по полу. Калр Пять, стоящая у двери, издала тишайший стон, неслышный никому, кроме нее и меня.
Воцарилась тишина. Никто не двигался, никто не говорил. Через несколько мгновений в двери появилась служанка, привлеченная, несомненно, грохотом сервиза.
— Вымети этот мусор, — сказала Фосиф, заметив ее. Ее голос был довольно спокоен. — И избавься от него.
— Вы выбрасываете его? — спросила я — отчасти потому, что была поражена, а отчасти, чтобы прикрыть еще один стон протеста Калр Пять.
Фосиф равнодушно махнула рукой.
— Он теперь никуда не годится.
Магистрат повернулась к Кветер, которая стояла прямо и безмолвно все это время.
— Ты этого хотела, Кветер? Всех этих страданий, распада семьи? Хоть убей, не могу понять, почему ты не вложила присущие тебе решимость и энергию в работу, чтобы улучшить положение — и свое, и своей семьи. Вместо этого ты взрастила и подпитывала эту… эту обиду и получила… — магистрат повела рукой, указывая на комнату, на ситуацию, — это.
Очень спокойно, очень медленно Кветер повернулась ко мне:
— Вы были правы в отношении самообмана, гражданин. — Невозмутимо, словно делая мимоходом замечание о погоде. На радчааи, хотя она могла также использовать дельсиг, который, как ей известно, я понимаю.
Ее замечание предназначалось не мне. Тем не менее я ответила:
— Вы в любом случае собирались высказаться, если получится, независимо от того, выйдет ли из этого что-нибудь хорошее или нет.
Она зло и насмешливо приподняла бровь.
— Да, — согласилась она. — Собиралась.
Глава 18
С той минуты как мы покинули гостиную Фосиф, Сирикс, напряженная и молчаливая, не сказала ни слова почти на всем пути назад к базе Атхоек. Период молчания вышел особенно впечатляющим в связи с тем, что из-за ранения «Меча Атагариса» нам понадобилось большее, чем мы планировали, число мест на пассажирском челноке от подъемника до базы и поэтому пришлось целый день дожидаться рейса, на котором нашлось нужное дополнительное пространство.
Сирикс не заговаривала, пока мы не оказались на челноке, в одном часе пути до стыковки с базой. Мы сидели, пристегнутые ремнями, в своих креслах, Пять и Восемь — позади нас, их внимание было сосредоточено главным образом на сестре Кветер, которая страдала в течение всего полета: среди чужаков, тоскуя по дому, испытывая дезориентацию и тошноту в условиях микрогравитации, но отказавшись при этом принять любые препараты, расстраиваясь еще больше оттого, что ее слезы прилипали к глазам или вырывались на свободу жидкими шариками, когда она вытирала лицо. В конце концов она уснула.
Сирикс приняла предложенные медикаменты и потому чувствовала себя физически лучше, но испытывала чувство тревоги, с тех пор как мы покинули горы. Даже дольше, подумала я. Я знала, что ей не нравится Раугхд, что у нее, напротив, есть достаточное основание возмущаться ею, но я подозревала, что она одна из всех людей в комнате в тот день понимала, что должна чувствовать Раугхд, услышав, как ее мать так легко, так спокойно говорит, что лишает ее наследства. Понимала, что заставило Раугхд разбить тот античный сервиз, который ее мать, несомненно, высоко ценила и которым гордилась. Гражданин Фосиф не передумала ни в отношении своей дочери, ни в отношении чайного сервиза. Калр Пять извлекла из мусора ту коробку с фрагментами фарфора и стекла, разбитыми вдребезги остатками чашек и термоса, которые просуществовали невредимыми более трех тысяч лет. До сих пор.