Слуга Смерти

— Не перебивай. Второй. Его даже сложно назвать убийцей — он приходит тогда, когда все уже кончено. Хоть он действует в паре с первым, они передвигаются не вместе, второй точно идет по следу первого и убирает следы. Проще говоря — разбивает головы, спасая первого от лап тоттмейстеров.

Не спрашивая разрешения, Макс молча закурил папиросу, непривычно долго покрутив ее в пальцах.

— Двое? — спросил он внезапно, после нескольких затяжек. — Интересно.

— Конечно, это лишь теория.

— Построенная только на том, что убийца в первый раз не сразу размозжил голову?

— Это основной довод, конечно. Жаль, что у нас нет свидетелей по телу того мужчины из переулка, но я почти уверен, что картина была схожей.

— То есть сперва его убил собственно убийца, а потом некий его помощник или, если угодно, сподвижник закончил дело?

Я просто кивнул.

— Не понимаю. Шутник, мысль, не спорю, занятная, но я не вполне понимаю, отчего такое странное разделение труда? К чему это странное компаньонство? Ведь куда проще было бы тому, кто убил, все самому и закончить! Если он не ограничен во времени и хладнокровен, ничего не стоит взять дубину или что-нибудь вроде и… ну, ты понимаешь.

— Может, он слишком слаб для такого рода работы?

— Вот уж нет! — Макс фыркнул, отчего из его рта вырвалась сизая дымная змея и почти сразу растворилась в воздухе. — Во-первых, твой первый убийца вовсе не хиляк. Если помнишь, я сам осматривал второе тело. Удар был нанесен чрезвычайно сильный. Чтобы клинок пробил мышцы, прошел между ребрами и хорошенько увяз в сердце, нужна твердая рука. Человеку с такой рукой нет нужды просить помощи, чтобы разбить голову. К тому же учти, он мог нанести и много ударов, не обязательно один, от которого голова разлетелась бы на черепки, как гнилой арбуз. Или скажешь, что он брезговал?

— Я видел его слишком недолго, чтобы спросить. К тому же я даже теперь не уверен, кого именно видел. Подумай вот еще над чем, дружище: даже если первый убийца по каким-то неизвестным нам причинам не может или не хочет завершить работу, оставляя уборку следов компаньону, отчего они не действуют вместе? Почему второй двигается за ним, вместо того чтобы провернуть все в тот момент, когда сердце жертвы останавливается?

— Ты выдвигаешь вздорные теории, а меня спрашиваешь, отчего в них дыры? — Макс захохотал, но не очень искренне. — Может, оттого, что построены они на показаниях безграмотной экономки, которая могла увидеть что угодно, хоть архангела Гавриила с огненным мечом?

— Она производит впечатление человека внимательного и душевно здорового, — заметил я, машинально теребя угол исписанного листа. — По крайней мере, манера изложения здравая и ясная.

— Манера изложения! Это даже не она писала! Бьюсь об заклад, это настрочил скучающий жандарм, якобы с ее слов, потому что иначе эта писулька выглядела бы и вовсе непримечательно — оказалось бы, что покойницу экономка видела издалека и зыбко, поскольку была без очков, а от ужаса сбежала в ту же секунду. Вот и состряпали в жандармерии убедительный документ, отчитались о том, что нашли важного свидетеля… А между тем сами даже в доме том не были, оттого и лицо, которое то есть, то нет. Вот твоей теории и нет, — он щелкнул пальцами. — Просто?

— Несложно найти слабое звено в цепи, которую не успели закалить.

— И опять ты прячешься в метафорах. Я лишь указал на то, что твоя теория схожа с воздушным замком, ей не хватает уверенности, твердого фундамента…

— Я уже сказал, что не собираюсь сидеть, сложа руки. Завтрашний день, надеюсь, будет еще более продуктивным.

— Как же собрался действовать?

— Для начала поговорю с экономкой, ее несложно будет найти.

— Глядя в глаза тоттмейстеру, она наплетет, что ты только пожелаешь.

— Я буду осторожен. Мне нужна правда. Затем я надеюсь посетить мертвецкую.

Макс опять нахмурился, между бровями его залегла неглубокая вертикальная складка.

— Зачем?

— Полюбоваться на тела, как понимаешь. Если я не вижу ни одного покойника за день, у меня случаются депрессия и мигрень.

— Пока жаловаться тебе, вроде как, не на что, этого-то добра хватает… Что ты хочешь узнать у мертвецов?

— Не знаю. Скорее всего, ничего и не выйдет. Я помню голову Марты Блюмме, случай явно безнадежный. Твоего мертвеца я как следует не рассмотрел, но если ты утверждаешь, что там пусто, шансы мои невелики.

— То есть, это жест отчаянья, рожденный нехваткой идей и невозможностью действовать дальше?

Все-таки Макс умел бить по больному. В прошлом эта его черта не раз обозначалась, иногда лишь слегка, а иногда и в полную силу. В последнем случае результаты могли быть самыми неожиданными. Другой его чертой было в меру простое и даже легкомысленное отношение к жизни, свойственное немногим из нас, это тоже приносило свои плоды. Одному такому случаю я стал невольным свидетелем.

* * *