Случайно

Тут у них всего тридцать каналов, и большинство — отстой. Типичный отстой. На другом канале крутят музыку 80-х. Что ж, можно посмотреть — слава богу, сейчас их нет, и не надо слушать пургу про «время, когда музыка была неотделима от политики», или наблюдать дебильные танцы. На экране идет клип про девушку, которая сидит в кафе с чашкой кофе и читает комикс, и тот вдруг оживает, и она как бы становится его участницей. Парень из картинки подмигивает ей и протягивает руку прямо из комикса в реальный мир, она тоже протягивает ему руку и попадает внутрь, становясь нарисованной, как и он, а в реальном мире хозяйка кафе не может понять, куда подевалась девушка, злится, что та не расплатилась за кофе, и с досады мнет журнал и бросает в мусорную корзину, а в мире комикса это означает катастрофу, откуда ни возьмись появляются бандиты с битами и начинают все крушить. Тогда парень разрывает свой мир (он ведь сделан из бумаги), чтобы девушка могла вырваться через дыру в свой, всамделишный мир. Хозяйка кафе обнаруживает девушку — снова реальную — на мусорной корзине позади прилавка. Та хватает журнал, который лежал смятый в корзине, выбегает из кафе, пулей несется домой и пытается у себя в комнате разгладить страницы. В конце клипа парень из комикса (он же — солист самой группы) пытается прорваться к ней в реальный мир, чтобы тоже стать реальным, а не нарисованным.[5]

Астрид идет на кухню и ломает батон хлеба пополам, не желая прикасаться ни к какому ножу, ни за что. Она вынимает мякиш прямо пальцами и жадно жует. Возвращаясь в гостиную, она натягивает ворот футболки на рот и дышит на ткань, потом нюхает то место, куда подышала. Запах ужасно приятный. Она думает, наверное, таким был бы ее вкус, таким сладко-теплым, если бы она сама или кто-то другой мог ее попробовать. А вдруг она отвратительная на вкус? Она думает об этом, пока идут еще два клипа, потом выключает телевизор.

Она вставляет в камеру батарейку и проверяет, как она работает. Засовывает зарядное устройство со второй батарейкой обратно за жуткую коллекцию мистических детективов на самой низкой полке книжного шкафа. Она прислушивается, но Магнуса нет, в коридоре ни звука. Она выходит из дома через парадную дверь. Мама с Майклом любят повторять, как восхитительно жить в деревне, где людям можно доверять, можно не закрывать машину и дверь в дом и даже оставлять ее нараспашку. Астрид проверяет, как следует ли она закрыла дверь. Если кто-то захочет ограбить дом, пусть заходят через французские окна, тогда виновата будет мама. А зарядное устройство воры найдут только в том случае, если придут специально, чтобы спереть все собрание сочинений Агаты Кристи, вот был бы воистину «ироничный детектив».

Она идет по дорожке, что идет к дороге, идущей к деревне. Ну и жара. Она представляет, будто их дом, забитый всяким старым барахлом, плюс все их летние вещи, самые разные, разложенные по полочкам в образцовом порядке, колышутся в раскаленном воздухе. Вот он, последний миг перед тем, как через сад к ним проникнут грабители и возьмут, что плохо лежит. Но, поскольку этот миг еще длится, в комнатах на первом этаже еще никого нет, только вещи, словно комнаты затаили дыхание этим душным летним днем. Магнус как-то сказал, чем отличается кино от реальной жизни. В кино у каждого кадра есть смысл. Если показана пустая комната, то не просто так, за этим что-то стоит. Он взял ручку и уронил ее. А потом сказал, если ты уронишь ручку в обычной жизни, то на этом и конец: ручка просто выскользнула из пальцев на пол. Но если в кино кто-то роняет ручку, и зрителю показывают эту ручку, то эта самая ручка приобретает большую значимость, чем обычная ручка. Астрид знает, что это правда, но почему-то вдруг засомневалась. Когда Магнус снова начнет разговаривать, она обязательно его расспросит. А еще она спросит, как объяснить, что она ткнула палкой мертвого зверька, даже не задумавшись. Магнус-то точно знает, что ее на это толкнуло. Было бы клево, если бы у нее была видеозапись зверька за мгновение до смерти, еще живехонького, перед тем, как он попал под колеса — буквально за секунду. Когда он еще сидел на той стороне дороги — даже неважно, кто он был, кролик, кошка — но живой, глазки, лапки, все такое.