Я жду, что Кайден начнет уворачиваться, но он остается неподвижным, даже не пытаясь закрыть лицо руками. Отец пинает его в живот, в лицо, его движения становятся жестче, не выказывая никаких признаков приближающегося конца.
Я реагирую, не задумываясь, желание помочь ему горит с такой яростью, что стирает все сомнения у меня в голове. Я бегу по траве, сквозь листву, колышущуюся на ветру, без какого-либо плана, кроме того, чтобы помешать. Добравшись до них, я дрожу и близка к потрясению, когда мне становится ясно, что ситуация гораздо серьезнее, чем я изначально все расценила.
Костяшки пальцев мистер Оуэнса разбиты, и с них на цемент перед домом капает кровь. Кайден лежит на земле, его скула рассечена, как трещина в коре дерева. Глаз заплыл, губы разбиты, и по всему лицу — кровь.
Их взгляды движутся ко мне, и я быстро дрожащим пальцем указываю через плечо.
— Вас на кухне кто-то ищет, — говорю я мистеру Оуэнсу, радуясь, что хотя бы на этот раз мой голос сохраняет спокойствие. — Им нужна в чем-то помощь... не помню, в чем.
Его острый взгляд впивается в меня, и я сжимаюсь под его гневом и бессилием в глазах, будто им управляет его злость.
— А ты кто такая, черт возьми?
— Кэлли Лоуренс, — тихо говорю я, ощущая запах ликера в его дыхании.
Его взгляд скользит по моей поношенной обуви к тяжелой черной куртке с пряжками и, наконец, останавливается на волосах, которые едва касаются подбородка. Я похожа на бездомную, но таков и был замысел. Я хочу оставаться незамеченной.
— Ах, да, дочка тренера Лоуренса. В темноте я тебя и не узнал. — Он опускает взгляд на окровавленные костяшки пальцев, а потом снова смотрит на меня. — Послушай, Кэлли, я не хотел, чтобы так все произошло. Это был несчастный случай.
Я не очень хорошо выношу давление, поэтому стою неподвижно, слушая, как в груди колотится сердце.
— Хорошо.
— Мне нужно привести себя в порядок, — бормочет он. Какое-то время он сверлит меня взглядом, а потом топает по траве, направляясь к задней двери и держа раненую руку позади себя.
Я снова сосредотачиваюсь на Кайдене, выпуская удерживаемый в груди вздох.
— Ты в порядке?
Он прижимает к глазу ладонь, смотрит на свои ботинки, а вторую руку держит у груди, выглядя уязвимым, слабым и сбитым с толку. На секунду на земле я представляю себя, лежащую с ушибами и порезами, которые могут быть видны только изнутри.
— В порядке. — Его голос звучит грубо, поэтому я разворачиваюсь к дому, готовая убежать.
— Почему ты это сделала? — кричит он сквозь темноту.
Я останавливаюсь у края газона и поворачиваюсь к нему, встречаясь с ним взглядом.
— Я сделала то, что сделал бы любой другой.
Бровь над его здоровым глазом опускается.
— Нет, это не так.
Мы с Кайденом ходили в один детский сад, поэтому в школу пошли вместе. К сожалению, с шестого класса, когда меня признали чудачкой, это самый долгий разговор между нами. В середине года я появилась в школе с обстриженными волосами и одежде, которая практически поглотила меня. Я потеряла всех своих друзей. Даже когда наши семьи вместе ужинают, Кайден делает вид, что не знает меня.
— Ты сделала то, что практически никто бы не сделал.
Убирая с глаза руку, он с трудом поднимается на ноги и, выпрямляя их, возвышается надо мной. Он из тех парней, в которых влюбляются девчонки, в том числе и я, когда расцениваю парней не как угрозу. Его каштановые волосы спадают на уши и шею, обычно идеальная улыбка сейчас похожа на кровавое месиво, и только один из его изумрудных глаз виден.
— Я не понимаю, почему ты это сделала.
Я чешу лоб — моя нервная привычка, когда кто-то по-настоящему меня видит.
— Ну, я просто не могла уйти. Я бы никогда себя за это не простила.
Свет от дома усиливает всю тяжесть его ран, и вся его рубашка испачкана в крови.
— Никому об этом не рассказывай, ладно? Он выпил... и кое о чем переживает. Сегодня он сам не свой.
Я закусываю губу, неуверенная, что верю ему.
— Может, тебе нужно кому-нибудь рассказать... например, твоей маме.
Он смотрит на меня, как на маленького неумелого ребенка.
— Нечего рассказывать.
Я рассматриваю его отекшее лицо, его обычно идеальные черты лица сейчас искажены.
— Ну, хорошо, раз ты так хочешь.
— Да, хочу, — пренебрежительно говорит он, и я начинаю отходить. — Эй, Кэлли, тебя же Кэлли зовут, да? Могу я попросить тебя об одолжении?
Я оглядываюсь через плечо.
— Конечно. Каком?
— В ванной внизу есть аптечка, а в холодильнике — пачка со льдом. Ты не могла бы мне их принести? Мне бы не хотелось заходить, пока я не привел себя в порядок.
Мне отчаянно хочется уйти, но меня убеждает умоляющий тон его голоса.
— Да, могу.
Я оставляю его у домика для бильярда и захожу внутрь, где из-за переполненного помещения трудно дышать. Прикрываясь локтями и надеясь, что до меня никто не дотронется, я пробираюсь сквозь толпу.
За столом Мэйси Оуэнс, мать Кайдена, разговаривает с какой-то другой матерью и машет мне рукой, друг о друга звенят ее золотые и серебряные браслеты.
— О, Кэлли, твоя мама здесь, дорогая? — У нее заплетается язык, а перед ней стоит пустая бутылка вина.