Случай Портного

— Что у тебя с кишечником, Джек? Чем это кончится?

— Да ничем, там просто все окаменеет.

— Это все потому, что ты торопливо кушаешь.

— Торопливо? Ничего не торопливо.

— Ты хочешь сказать, что кушаешь медленно?

— Я ем обыкновенно, как все люди.

— Нет, ты кушаешь, как свинья. Мне уже давно надо было тебе это сказать.

— О, какие изысканные выражения.

— Я говорю правду, — не сдается мать. — Я весь день кручусь на кухне, я стараюсь, из кожи вон лезу, а ты приходишь и все машинально проглатываешь, как удав, не разбирая вкуса. И этот — туда же: ему вообще моя стряпня настолько не нравится, что он готов изойти поносом…

— Что он натворил?

— Не хочу тебя огорчать. Все, давай забудем об этом, — говорит она и начинает плакать.

Наверное, она тоже не самая счастливая в мире. В школе она была тоненькой девочкой, мальчишки ее дразнили Рыжей. Лет в десять я просто влюбился в ее школьный альбом. Я даже прятал его вместе с главным своим сокровищем, с коллекцией марок. Вот что ей написали туда ее одноклассники:

Как у нашей Софы рыжей
Ножки — пальчики оближешь!

Это про мою-то маму!

Потом она работала секретаршей футбольного тренера. «Казалось бы, так себе место — но во время Первой мировой войны для девушки в занюханном Джерси-Сити это была карьера», — так я думал, листая ее альбом. Она мне даже показала фотографию какого-то брюнета, который тогда был капитаном команды, а теперь слыл крупнейшим производителем горчицы в Нью-Йорке.

— А ведь я могла выйти замуж за него, а не за твоего папу, — по секрету говорила мне она, и не один раз.

Я иногда предавался фантазиям на эту тему, и как бы при таком раскладе мы с матерью хорошо жили, особенно когда папаша приглашал нас обедать в ресторан на углу: «Подумать только! Это бы мы наделали столько горчицы!» Похоже, что она тоже так думала.

— Он кушает жареный картофель, — произносит мать и опускается на стул, чтобы было удобней плакать, — они с Мелвилом Вайнером после школы покупают чипсы. Джек, запрети ему!… Он меня не слушает! — жалуется она, и я начинаю потихоньку отступать из кухни, потому что не переношу женских слез. — Алекс, понос — это только цветочки! У тебя очень нежный кишечник, ты знаешь, что будет в конечном итоге? Калоприемник будет! Тебе придется носить в штанах специальный пластмассовый мешок, ты будешь обделываться прямо на ходу!

— Слушай, что тебе мать говорит, — рычит папаша, потому что тоже не переносит ее слез, он по этому делу вообще чемпион. — Не смей есть после школы эту картошку.

— И вообще никогда, — умоляет мать.

— Ага, никогда, — повторяет папаша.

— И гамбургеры не кушай, — развивает мать. Слово «гамбургеры» она произносит с таким же отвращением, что и «Гитлер».

— И гамбургеры.

— Они туда кладут всякую гадость, а он их кушает! Джек, пусть он сейчас же даст честное слово, потом будет поздно, потом у него будет катар желудка!

— Честное слово! — ору я и пулей вылетаю из кухни.

Куда? Известно куда. У меня уже опять встает. Я расстегиваю штаны и выпускаю его на волю, а мать уже кричит за дверью:

— Алекс, ни в коем случае не спускай воду. Я хочу видеть, что у тебя там получится!

Вот так, доктор. Теперь вы видите, что это была за жизнь? По сути, член — это единственное, что у меня было в той обстановке.

А что вытворяла моя мать во время вспышек полиомиелита? Ей-богу, вот бы кого представить к медали!

— Открой рот! Почему у тебя горло красное? У тебя голова болит, а ты мне ничего не говоришь? Какой бейсбол? Ты никуда не пойдешь, пока не поправишься. Что у тебя с шеей? Она, что у тебя, не гнется? Ты так странно дергаешь головой, может, тебя тошнит? Ты так кушаешь, будто тебя тошнит. Тебе нехорошо? Но горло-то у тебя все-таки заболело. Я же вижу, как ты глотаешь! Никогда не пей из фонтанчиков на стадионе, потерпи до дома. Ну-ка, мистер Джо Димаджио, отложи подальше свою бейсбольную рукавицу и ложись в постель. Об этом не может быть и речи: я не позволю тебе в такую жару носиться по площадке с больным горлом. Тебе нужно измерить температуру. Мне сильно не нравится твое горло. У меня просто слов нет, как ты мог целый день ходить с ангиной и мне ничего не сказать? Как ты можешь хоть что-то скрывать от матери? Знаешь, этому полиомиелиту и бейсбол не помеха. А потом на всю жизнь калека. Я запрещаю тебе бегать и всё. А также: где-то кушать гамбургеры и майонез, и печенку, и тунца — не все чистоплотны, как твоя мама. Ты вырос в доме, где кругом чистота, ты даже не представляешь, что делают с продуктами в этих забегаловках. Как ты думаешь, почему в ресторане я сижу спиной к кухне? Да потому что я не могу видеть, что у них там делается. Алекс, все надо мыть — ты меня понимаешь? — все-е, все-е, все-е, потому что неизвестно, кто это трогал до тебя.