Я отказываюсь считать чужого человека низшим существом, и никого не считаю (разумеется, кроме вас). Вы не понимаете принципа равенства! Клянусь, если этот расист еще раз при мне скажет «ниггер», я пырну его в сердце настоящим кинжалом! Вам все ясно? Я знаю, что после посещения черных кварталов у него от пальто сильно воняет, и его вешают в подвале. Так ведь это повод для сострадания и милосердия, сочувствия и терпения к тем, кого вы и за людей не считаете, к той же
— Но ты все равно маленький еврей, ты даже не представляешь, насколько ты еврей, и спорить с этим — как плевать против ветра, — говорит сестра.
Она сидит у меня на постели и нудит. Сквозь слезы я вижу ее крупное лицо с жирной кожей, навсегда объятое меланхолией. Ей уже восемнадцать, и она на первом курсе Ньюаркского педагогического колледжа. Еще она ходит заниматься народными танцами с такой же, как сама, здоровенной страшной коровой по имени Эдна Типпер, у которой, правда, каждая титька с голову величиной. А летом собирается работать в детском лагере Еврейского центра. Недавно она читала зеленую книжку «Портрет художника в юности» — вот и все, что мне о ней известно. Ну, еще, конечно, я знаю лифчики, трусы и как они у нее пахнут. Вот пакость! Ну и привычки! И когда я, наконец, от этого избавлюсь?
— Как ты думаешь, что бы с тобой было, если бы ты жил не в Америке, а в Европе? — продолжает она.
— Да не в этом дело!
— Тебя бы не было.
— Да я ж не про то!
— Тебя бы убили. Или расстреляли, или отравили газом, или отрубили голову, или сожгли живьем. Понятно? Ты бы мог там сколько угодно рассказывать, что ты не еврей, а просто человек, что ты знать не хочешь историю страданий народа израильского — все равно бы они тебя укокошили. Понимаешь, чем бы ты стал? Мертвецом. И я бы стала мертвецом…
— Я не об этом говорил!!
— И мама стала бы мертвецом, и папа наш тоже стал бы…
— Ну почему ты всегда на их стороне?
— Я ни на какой стороне, я просто хочу показать тебе, что отец у нас совсем не невежда.
— В принципе, ты права. Все так и было. Но когда видишь, что творится в этом доме, начинаешь нацистов оправдывать. Они нашли блестящее решение, они поступали с евреями самым остроумным образом.
— Оправдать? Ой, я не знаю, может быть… — говорит моя сестра и тоже начинает плакать вместе со мной.
Я кажусь себе настоящим монстром, потому что Ханночка оплакивает шесть миллионов невинно убиенных, а я только себя, во всяком случае, у меня такое ощущение.
ПИЗДОМАНИЯ
Я еще не рассказывал, как дрочил в автобусе № 107 по дороге из Нью-Йорка?