Слово о полку Игореве

Не лѣпо ли ны бяшетъ братіе, начати
старыми словесы трудныхъ повѣстій
о полку Игоревѣ, Игоря Святъ славича?
Начатижеся тъ пѣсни по былинамъ
сего времени, а не по замышленію Бояню.
Боянъ бо вѣщій, аще кому хотя
ше пѣснѣ творити, то растекашется
мыслію по древу, сѣрымъ
волкомъ по земли, шизымъ орломъ
подъ облакы. Помняшетъ бо рѣчь
первыхъ временъ усобицѣ. Тогда
пущашеть 10^ть соколовъ на стадо
лебедей. Который дотечаше та
преди пѣснѣ пояше, старому Ярославу,
храброму Мстиславу, иже
зарѣза Редедю предъ полкы Ко сожь
скыми, красному Романови Святъславличю.
Боянъ же братіе не 10^ть
соколовъ на стадо лебедей пущаше,
нъ своя вѣщіа пръ сты наживая
струны въ складаше; ониже сами
Княземъ славу рокотаху. Почнемъ
же братіе повѣсть сію отъ
стараго владимера до нынѣшняго
Игоря. Иже истягну умъ крѣпостію
своею, и по остри сердца своего
мужествомъ, напо лнився ратного духа,
наведе своя храбрыя полкы на землю
Половецькую за землю Руськую. Тогда
Игорь въ зрѣ[408] на свѣтлое солнце, и видѣ
отъ него тьмою вся своя воя прикрыты,
и рече Игорь къ дружинѣ своей: братіе
и дружино! Луцежъ бы потяту быти,
неже полонену быти: авсядемъ братіе
на свои бързыя комони,[409] да позримъ
синего Дону. Спала князю умъ по
хоти, и жало сть ему знаменіе заступи
искусити Дону великаго.
Хощу бо, рече, копіе приломити конець
поля Половецкого съ вами Русици,
хощу главу свою приложити, а
любо испити Шеломомь Дону.
О Бояне соловію старого времени!
абы ты сіа полкы ущекоталъ, скача
славію по мыслену древу, летая умо^м
подъ облакы, свивая славы оба полы
сего времени, рища въ тропу Трояню
чресъ поля на горы? Пѣти
было пѣснѣ Игореви, того (Ольга)
внуку. Небуря соколы занесе чрезъ
поля широкая; Галици стады
бѣжать къ Дону великому; чили
въ спѣти было вѣщей Бояне велесовъ
внуче: комони ржуть за Сулою;
звенить слава въ Кыевѣ;
Трубы трубять въ Новѣ-градѣ;
стоять стязи въ Путивлѣ; Игорь ждетъ
мила брата всеволода. И речь ему
буй Туръ всеволодъ одинъ братъ, оди^н
свѣтъ свѣтлый ты Игорю, оба есвѣ
Святъ славличя; сѣдлай брате свои
бързыи комони, а мои ти готови
осѣдлани у Курьска на переди; а мои
ти куряни свѣдоми къ мети, подъ
трубами повити, подъ шеломы въ злѣлѣяни,
конець копія въ скръмлени,
пути имъ вѣдоми, яругы имь знаеми,
луци у нихъ напряжени, тули
отворени, сабли изострени, сами
скачютъ акы сѣрыи вълци въ полѣ,
ищучи себѣ чти, а князю славѣ.
Тогда вступи Игорь князь въ златъ
стремень, и поѣха по чистому полю.
Солнце ему тмою путь заступаше;
нощь стонущи ему грозою птичь
убуди; Дивъ кличеть връху древа,
велитъ послушати земли не знаемѣ,
влъзѣ, и по морію, и по Сулію, и Сурожу,
и корсуню, и тебѣ Тъ мутороканьскый
блъ ванъ; а Половци неготовами
дорогами побѣгоша къ Дону
великому; крычатъ телѣгы полунощи;
рци лебеди роспущени.
Игорь къ Дону вои ведетъ: уже бо
бѣды его пасеть птиць; подобію
волци грозу въсрожать по яругамь;
орли клектомъ на кости звѣри зовутъ;
лисици брешутъ на чрленыя щиты.
О Руская земле! уже за Шоломянемъ
еси долго: ночь мрькнетъ, заря свѣтъ
запала, мъгла поля покрыла, щекотъ
славій успе, говоръ Галичь убуди, Русичи
великая поля чрълеными щиты
прегородиша, ищучи себѣ чти, а
князю славы; с заранія въ пякъ потопташа
поганыя полкы Половецкыя;
и рассушась стрѣлами по
полю, помчаша красныя дѣвкы Половецкыя,
а съ ними злато, и паволокы,
и драгыя оксамиты; орътмами,
и япончицами, и кожухы начаша
мосты мостити по болотомъ
и грязивымъ мѣстомъ, и всякыми узо
рочьи Половецкыми. Чрълень стягъ,
бѣла хорюговь, чръвлена чолка, сребрено
стружіе, храброму Святъ славличю. Дремлеть
въ полѣ Олгово хороброе гнѣздо
далече залѣтѣло; не было нъ обидѣ
порождено нисоколу, ни кречету, ни
тебѣ черный воронъ, поганый Полов
чине. Гзакъ бѣжить сѣрымъ волкомъ;
Кончакъ ему слѣдъ править
къ Дону великому. Другаго дни велми
рано кровавыя зори свѣтъ повѣдаю^т;
черныя туча съ моря идуть, хотять
прикрыти 4 солнца: а въ нихъ трепещу^ть
Синіи молніи, быти грому великому,
итти дождю стрѣлами съ Дону великого:
ту ся копіемъ приламати,
ту ся саблямъ потручати о шеломы
Половецкыя, на рѣцѣ наКаялѣ, у
Дону великого. О Руская земле! уже
не шеломянемъ еси. Се вѣтри, Стрибожи
внуци, вѣютъ съ моря стрелами
на храбрыя полки Игоревы! земля
тутнетъ; рѣкы мутно текутъ;
пороси поля прикрывають; стязи
глаголютъ; Половци идуть отъ
Дона, и от моря, и отъ всѣхъ странъ.
Рускыя полки отступиша. Дѣти
Бѣсови кликомъ поля прегородиша,
а храбріи Русици преградиша чръвле
ными щиты. Яръ туре всеволоде!
стоиши наборони, прыщеши на вои
стрелами, гремлеши о шеломы мечи
харалужными. Камо туръ поскочаше,
своимъ златымь шеломо^м
посвѣчивая, тамо лежать поганыя
головы Половецкыя; поскепаны
саблями калеными шеломы оварьскыя
отъ тебе яръ Туре всеволоде.
Кая раны дорога братіе, забывь
чти иживота, и града Чернигова,
отня злата стола, и своя милыя
хоти красныя Глѣбовны свычая
и обычая? Были вѣчи Трояни, минула
лѣта Ярославля; были Полци Олговы,
Олга Святъ славлича. Той бо Олегъ
мечемь крамолу коваше, и стрелы по
земли сѣяше. Ступаетъ въ златъ
стремень въ градѣ Тмутороканѣ.
То же звонъ слыша давный великый
Ярославь сынъ всеволожъ: а владиміръ
по вся утра уши закладаше въ Черниговѣ;
Борисаже вячеславлича слава
на судъ приведе, и на канину зелену па
полому постла, за обиду Олгову храбра
и млада Князя. Съ тояже Каялы
Святополкъ повелѣя отца своего междю
Угорьскими иноходцы ко святѣй
Софіи къ Кіеву. Тогда при Олзѣ
Гориславличи сѣяшется ирастяшеть
усобицами; погыбашеть жизнь Даждь-Божа
внука, въ княжихъ крамолахъ
вѣци человѣкомъ скратишась. тогда
по Руской земли рѣтко ратаевѣ
кикахуть, нъ часто врани граяхуть,
трупіа себѣ дѣляче; а Галици свою
рѣчь говоряхуть, хотять полѣтѣти
на уедіе. То было въ ты рати, и
въ ты полкы; а сице и рати не слышано,
съ зараніа до вечера, съвечера
до свѣта летять стрелы каленыя;
гримлють сабли о шеломы: трещать
копіа харалужныя: въ полѣ незнаемѣ,
среди земли Половецкыи, черна земля
подъ копыты костьми была посѣяна,
а кровію польяна. Тугою взыдоша
по Руской земли. Что ми шумить,
что ми звенить давеча рано предъ
зорями? Игорь полкы заворочаеть;
жаль бо ему мила брата всеволода.
Бишася день, бишась другый: третьяго
дни къ полуднію падоша стязи
Игоревы. Ту ся брата разлучиста
на брезѣ быстрой Каялы. Ту кроваваго
вина недоста; ту пиръ докончаша
храбріи Русичи: сваты
попоиша, а сами полегоша за землю
Рускую. Ничить траважалощами,
а древо стугою къ земли преклонилось.
Уже бо братіе невеселая година
въ стала, уже пустыни силу прикрыла;
въстала обида въ силахъ Дажь-Божа
внука, вступилъ дѣвою на землю
Трояню, въсплескала лебедиными
крилы на синемь морѣ у Дону плещучи,
у буди жирня времена, усобица
княземь на поганыя погыбе.
Рекоста бо братъ брату: се мое, а
то моеже; и начаша князи про
малое, се великое, молвити, а
сами на себе крамолу ковати:
а поганіи съ всѣхъ странъ прихождаху съ
побѣдами на землю Рускую. О! далече
зайде соколъ, птиць бья къ морю: а
Игорева храброго полку некресити.
За нимь кликну Карнаижля поскочи
по Руской земли смагу людемъ мычючи
въ пламянѣ розѣ. Жены рускыя въсплакашась
аркучи: уже намь своихъ
милыхъ ладъ ни мыслію смыслити,
нидумою сдумати; ни о очима съ глядати,
а злата и сребра ни мало того
потрепати. А въстона бо братіе
Кіевъ тугою, а Черниговь напастьми:
тоска разліяся по Руской земли;
печаль жирна утече средѣ земли Рускыи;
акнязи сами на себе крамолу
коваху; а поганіи сами побѣдами
нарищуще наРускую землю, емляху
дань по бѣлѣ отъ двора. Тіи бо
два храбрая Святъ славличя, Игорь
и всеволодъ уже лжу убуди, которую
то бяше успилъ отець ихъ Святъславь
гроздный выликый Кіевь скый.
Грозою бяшеть; притрепеталъ
своими силными полкы и харалужными
мечи; наступи на землю
Половецкую; притопта хлъми и
яругы; в’змути рѣкы и озеры; иссуши
потокы и болота; а поганого
Кобяка изъ луку моря отъ желѣзны(х)
великыхъ полковъ Половецкыхъ,
яко вихръ выторже: и падеся Кобякъ
въ градѣ Кіевѣ въ гридницѣ Святъ славли.
Ту Нѣмци и венедици, ту Греци и Морава
поютъ славу Святъ славлю, каютъ
князя Игоря, иже погрузи жиръ во днѣ
Каялы рѣкы Половецкыя, Рускаго злата
насыпаша. Ту Игорь князь высѣде
изъ сѣдла злата, авъ сѣдло Кощіево;
Унышабо градомъ забралы, а веселіе
пониче. А Святъ славъ мутенъ со^н
виде: въ Кіевѣ на горахъ си ночь
съ вечера одѣвахъ те мя, рече, черною
паполомою, на кровати тисовѣ.
Чръпахуть ми синее вино съ трудо^м
смѣшено; сыпахуть ми тъщими
тулы поганыхъ тлъковинъ великый
женчюгь на лоно, и нѣгують мя;
Ужедъ скы безъ кнѣса въ моемъ теремѣ
златовръ семъ, всю нощь съвечера
бо — суви, врани възграяху. У
Плѣнь ска на болони, бѣша дебрь
кисаню, и не сошлю къ синему морю.
И ркоша бояреКнязю: ужеКняже
туга умь полонила; се бо два сокола
слетѣста съ отня стола злата,
поискати града Тмутороканя,
а любо испити шеломомь
Дону. Уже соколома крилца припѣшали
поганыхъ саблями, а самого
опуташа въ путины желѣзны.
Темно бо бѣ въ 3^и день: два солнца померкоста,
оба багряная стлъпа погасоста,
и сь нимъ молодая мѣ сяца, Олегъ
и Святъ славъ тмою ся пово ло коста.
Нарѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла:
по Руской земли про строшася Половци,
акы пардуже гнѣздо, ивъ морѣ
погрузиста, и великое буйство подасть
Хинови. Уже снесеся хула нахвалу;
уже тресну нужда на волю; уже връ жеса
Дивъ на землю. Се бо Готьскыя красныя
дѣвы въ спѣша на брезѣ синему морю,
звоня Рускымъ златом: поють время
Бусово, лелѣютъ месть Шароканю.
А мы уже дружина жадни веселіа.
Тогда великый Святъ славъ изрони злато
слово слезами смѣшено, ирече: О моя
сыновча Игорю, и всеволоде! рано еста
начала Половецкую землю мечи цвѣлити,
а себе славы искати. Нъ нечестно
о долѣсте: нечестно бо кровь
поганую прольясте. ваю храбрая
сердца въ жестоцѣмъ Харалузѣ скована,
а въ буести закалена. Се ли створисте
моей сребреней сѣдинѣ? А уже
невижду власти сильнаго, и богатаго
и много вои брата моего Ярослава
съ Черниговьскими былями, съ Могуты
и съ Татраны, и съ Шелъбиры, и съ
Топчакы, исъ Ревугы, и съ Олбѣры.
Тіи бо бесъ щитовъ съ засапожникы
кликомъ полкы побѣждають, звонячи
в прадѣднюю славу. Нъ рекосте мужа
имѣ ся сами преднюю славу сами похытимь,
а заднюю ся сами по дѣлимь.
А чи диво ся братіе стару помолодити?
Коли соколъ въ мытѣхъ бываеть, высоко
птиць възбиваеть; недасть гнѣзда своего
въ обиду. Нъ се зло княже ми не пособіе;
наниче ся годины обратиша. Се ури^м
кричатъ подъ саблями Половецкыми,
аволо диміръ подъ ранами. Туга и
тоска сыну Глѣбову. великый княже
всеволоде! немыслію ти прелетѣти из
далеча, отня злата стола поблюсти.
Ты бо можеши волгу веслы роскропити,
а Донъ шеломы выльяти. А же бы
ты былъ, то была бы чага по ногатѣ,
а Кощей по резанѣ. Ты бо можеши
по суху шереширы стреляти. Удалыми
сыны Глѣбовы. Ты буй Рюриче
и Давыде, не ваю ли злачеными шеломы
по крови плаваша? Не ваю ли
храбрая дружина рыкають аки тури,
ранены саблями калеными, на полѣ незнаемѣ?
вступи та гн̃а въ злата стремень
за обиду сего времени, зане землю
Рускую, за раны Игоревы буего Святъ славлича!
Галичкы Осмомысле Ярославе! высоко
сѣдиши на своемъ златокованнемъ столѣ.
Подперъ горы Угорь скыи своими желѣзными
полки, заступивъ Королеви путь, затворивъ
Дунаю ворота, меча времены чрезъ облакы, суды
рядя до Дуная: Грозы твоя по землямъ
текуть; отворяеши Кіеву врата; стреляеши
съ отня злата стола Салътани за землями.
Стреляй господине Кончака, поганого
Кощея за землю Рускую, зараны Игоревы
буего Святъ славича. А ты буй Романе
и Мстиславе! Храбрая мысль носить
васъ умь на дѣло, высоко плаваеши на
дѣло въ буести, яко соколъ на вѣтрѣхъ
ширяяся, хотя птицю въ буйствѣ одолѣти.
Суть бо у ваю желѣзніи папорзи подъ шеломы
Латинь скыми. Тѣми тресну земля,
и многы страны Хинова, Литва, Ятвязи,
Деремела; и Половци сулици своя повръгоша,
а главы своя поклониша подъ тыи
мечи харалужныи. Нъ уже княже Игорю,
утръпѣ Солнцю свѣтъ, а древо небологомь
листвіе срони: по Роси, по Сули гради
подѣлиша; а Игорева храбраго полку
некресити. Донъ ти княже кличеть,
и зоветъ князи напобѣду. Олговичи
храбрыи князи доспѣли на брань. Ин
гварь и всеволодъ, и вси три Мстисла
вличи, не худа́ гнѣзда шестокрильци,
не побѣдными жребіи собѣ власти расхытисте,
кое ваши златыи шеломы
и сулицы ляцкыи и щиты. Загородите
полю ворота своими острыми стрелами
за землю Рускую, за раны Игоревы
буего Святъ славлича. Уже бо Сула не
течеть сребреными струями къ граду
Пере яславлю, и Двина болотомь течетъ
онымъ грознымъ Полочяномъ подъ кликомъ
поганыхъ: Единъ же Изяславъ сынъ васильковь
позвони своими острыми мечи о шело
мы Литовь скыя; притрепа славудѣду
своему всеславу, а самъ подъ чрълеными
щиты накровавѣ травѣ притрепанъ
Литовскыми мечи. И схоти ю на кровать,
ирекъ: Дружину твою Княже
птиць крилы пріодѣ, а звери кровь
полизаша. Небы ту брата Брячаслава,
ни другаго всеволода; Единъ же изрони жемчужну
душу изъ храбра тѣла, чрезъ злато
ожереліе. Уныли голоси, пониче веселіе.
Трубы трубятъ Городеньскіи: Ярославе,
и вси внуце всеславли! уже понизить
стязи свои, вонзить свои мечи вережени;
Уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ: вы
бо своими крамолами начасте наводити
поганыя на землю Рускую, на жизнь
всеславлю. Которое бо бѣше насиліе отъ
земли Половецкыи наседмомъ вѣцѣ
Зояни. връже всеславъ жребій о дѣвицю
себѣ любу. Тъ клюками подпръ ся
о кони, и скочи къ граду кыеву, и дотчеся
стружіемъ злата стола Кіевьскаго.
Скочи отныхъ лютымъ звере^м
въ полночи, изъ бѣла-града, обѣси ся сине
мьглѣ, утръже вазнистри кусы отвори
врата Нову граду. Раз шибѣ славу Ярославу:
скочи волком до Немиги съ дудутокъ.
На Немизѣ снопы стелють головами,
молотятъ чепи халужными, на тоцѣ животь кладуть,
вѣютъ душу отъ тѣла; Немизѣ кровави брезѣ не
Бологомъ бяхуть по сѣяни, по сѣяни костьми рускихъ
сыновь. всеславъ князь людемъ судяше,
Княземъ грады радяше, а самъ въ ночь волкомь
рыскаше; исъ Кыева дорискаше до Куръ, тмутороканя;
великому хръ сови волкомь путь
прерыскаше. Тому въ Полоть скѣ позвониша
заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы:
а онъ въ Кыевѣ звонъ слыша. Аще
и вѣща душа в друзѣ тѣлѣ нъ часто бѣды
страдаше. Тому вѣщей Боянъ и первое
припѣвку смысленый рече: ни хытру, ни
горазду, ниптицю горазду, суда Божіа неминути.
О! стонати Руской земли, помянувшепервую
го дину, и первых князей. Того
стараго владиміра нелзѣ бѣ пригвоздити
къ горамъ Кіевь скымъ: Сего бо нынѣ сташа
стязи Рюриковы адрузіи Давидови. Нъ рози
нося имъ хоботы пашуть, копіа поютъ на
Дунаи. Ярославнымъ гласъ слышить: зегзицею
незнаемь, рано кычеть: полечю, рече,
зегзицею по Дунаеви; омочю бебрянъ рукавъ
въ Каялѣ рѣцѣ; утру Князю кровавыя его
раны нажестоцѣмъ его тѣлѣ. Яро славна
рано плачеть въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи:
о вѣтре, вѣтрило! чему гн̃е насильно
вѣеши? чему мычеши Хиновь скыя стрѣлкы
на своею не трудною крилцю на моея лады
вои? мало ли ти бяшеть горъ подъ облакы
вѣяти, лелѣючи корабли на синѣ морѣ?
Чему госпо дине мое веселіе по ковы лію раз
вѣя? Яро славна рано плачеть Путивлю
городу на заборолѣ аркучи: о дне пресловутицю?
ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю
Половецкую. Ты лелѣялъ еси на себѣ Свято славли
носады до полку Кобякова: възлелѣй го сподине
мою ладу къ мнѣ, а быхъ неслала къ нему
слезъ на морѣ рано. Яро славна на морѣ плачеть
къ Путивлѣ назабралѣ аркучи: свѣтлое и тресвѣтлое
Солнце! в семъ тепло и красно еси чему
гн̃е простре горячюю свою лучю на ладѣ вои?
въ полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съ пряже,
тугою имъ тули затче. Прысну море полу
нощи; идуть сморци мьглами; Игореви Князю
Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на
землю Рускую, къ отню злату столу. Погасоша
вечеру зари: Игорь спить, Игорь бдить,
Игорь мыслію поля мѣрить отъ великого
Дону до малаго Донца. Комонь въ полуночи
Овлуръ свисну зарѣкою; велить князю разумѣти.
князю Игорю небыть: кликну стукну
земля; въ шумѣ трава, вежи ся Половецкіи
подвизашася; а Игорь князь по скачи горностаемъ
къ тростію, и бѣлымъ гоголемъ наводу;
въ вер жеся на борзъ комонь, и скочи съ него босы(м)ъ
волкомъ, и потече къ лугу Донца, и полетѣ
соколомъ под мглами из бивая гуси и лебеди,
завтроку и обѣду и ужинѣ. Коли Игорь сокол(ом)ъ
полетѣ, тогда влуръ волкомъ потече, труся
собою студеную росу; претръ госта бо своя
борзая комоня. Донець рече: КняжеИгорю!
немало тивеличія, а Кончаку нелюбія, а
Руской земли веселіа. Игорь рече, о Донче!
немало ти величія, лелѣ явшу Князя на
волнахъ, стлавшу ему зелену траву насвои(х) ъ
сребре ныхъ брезѣхъ, одѣвав шу его теплыми
мглами подъ сѣнію зелену древу; стрежаше е гоголемъ
наводѣ, чайцами на струяхъ, чрьнядьми
навѣтрѣхъ. Нетако ли, рече, рѣка Стугна
худу струю имѣя, пожръ ши чужи ручьи, и
стругы ростре на кусту? Уношу князю Ростиславу
затвори Днѣпрь темнѣ бер езѣ.
Плачется матиРостиславля по Уноши Князи
Ростиславѣ. Уныша цвѣты жалобою, и древо
стугою къ земли преклонило, анесорокы
втроскоташа. Наслѣду Игоревѣ ѣздить
Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не гра ахуть,
Галици помолкоша, сорокы не троскоташа,
по лозію ползаша толко, Дятлове
тектомъ путь кърѣцѣ кажуть, соловіи веселы
ми пѣсньми свѣтъ повѣдаютъ. Молвить
Гзакъ Кончакови: аже соколъ къ гнѣзду лети^т
соколича рострѣля — евѣ своими злачеными
стрелами. Речь Кончакъ ко Гзѣ: аже соколъ
къ гнѣзду летить, а вѣ соколца опутаевѣ
красною дѣвицею. И рекъ Гзакъ къ Кончакови:
аще его опута евѣ красноюДѣвицею,
ни нама будетъ сокольца, ни нама красны
дѣвице, то почнутъ на ю птици бити
въ полѣ Половецкомъ. Рекъ Боянъ, и ходы
на Святъ славля пѣсно творца стараговремени
Яро славля Ольгова коганя хоти.
Тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ
Головы Руской земли безъ Игоря. Солнце свѣтится на
небесе, Игорь князь въ руской земли. Дѣвици поютъ
на Дунаи. вьются голоси чресъ море до Кіева, Игорь
ѣдетъ по Боричеву къ святѣй Богородици, пирогощей
страныради, гради весели, пѣвше
пѣ снь старымъ княземь, а потомъ молоды(м)ъ
пѣти слава Игорю Святъ славличь.
Буй туру всеволоде владиміру Игоревичь,
здрави князи идружина, побарая
за христь аны, напоганыя полки
княземъ слава, адружинѣ аминь.