– Хоро-ошенькие у вас методы приватизации активов, скажу я тебе, – проговорил эвакуатор наконец. – Прямо лихо. Очень лихо.
– Мы так не делаем, – сумрачно ответил Жак, но в глаза друзьям он не смотрел. – Это они.
– И что, это всё из-за одного моего дома? – спросил Питер, оглядывая комнату.
– Не совсем, – сказал Жак. – Дом этот, Пит, извини, никакой ценности не представляет. Но земля, на которой он стоит, практически золотая.
– Точно, – сказал Аслан. – Это же последний жилой дом на этой улице. Больше нет, сплошные ювелирные лавки.
– Этажей мало, чердак нежилой, – добавил Жак. – Неслыханное расточительство. Пит, что…
– Чердак, – выдохнул Питер и рванулся из комнаты.
6
В городе Лютеции, носившем когда-то имя Париж, была поздняя ночь или очень раннее утро. В доме семнадцать на Рю де ла Пэ, за кое-как прилаженной к косяку дверью, в покорёженных креслах сидели трое друзей; рядом валялось несколько оплетённых бутылей. Обычно они не бросали их под ноги, но вокруг царил бардак, а давно ведь замечено, что именно разгром и беспорядок сильнее всего способствуют падению требовательности к себе.
– Маленькая девушка, совсем крохотная, – говорил Питер. Его глаза одновременно и косили, и не косили; кажется, он уже был основательно набравшись.
– Ты опять, – сказал Аслан. Они с Жаком обменялись взглядами, полными комического отчаяния. – Жак, он опять.
– Мда, – сказал финансист. – Признаю, идея насчёт опустошить запасы напоследок, похоже, оказалась не самой удачной.
– А я сразу предупреждал, – с достоинством сказал мусульманин. – Заливать неприятности вином, пусть даже очень хорошим…
– Если она позволит взять себя в руки, то как раз поместится на ладони, – говорил Питер тем временем.
– С булавку, – произнёс Жак задумчиво. – Нет, с иголку.
– Да, с иголку, – подхватил Аслан. – Золотошвейную.
– Золл..шшшшв? – спросил Питер. Выражения тяжёлой утраты и живого любопытства сменялись на его лице быстро, словно в детской игрушке «калейдоскоп».
– Хозяйство у тебя с иголку швейную, размером, – любезно пояснил Аслан.
– Но мы никому не скажем, – сказал Жак. – Нам это неинтересно.
– Мы напишем, – сказал Аслан. – В «Монитёр». Им интересно.
– «Тайные дефекты молодого учёного становятся навязчивым кошмаром», – произнёс Жак газетным голосом.
– «…кошмаром для его друзей», – добавил Аслан.
– «…для его умных, симпатичных, перспективных и холостых друзей», – сказал Жак.
– Адрес и мой л-литографический портрет, – Аслан очертил пальцами рамку в воздухе, оттопырил губу, прищурился, оценивая воображаемую передовицу. – Надо, кстати, заказать. Пока мундир не отобрали.
– С-скоты. Мол-люски. Нас-секомые, – выговорил Питер.
– Помедленнее, помедленнее, мы записываем, – сказал Жак.
– Питер, ну ты действительно уже как бы немножко осточертел со своими человечками, – Аслан смотрел на друга. – Мы же обсудили. Это был мысленный эксперимент. Имбецилы. Воображение. Помнишь?
– Человечки размером с ладонь, – задумчиво произнёс Жак. – С правую. Это наводит.
– Не с ладонь, кретины. Помещается она на ладони, глупцы. Если, конечно, она позволит таким, как вы, взять себя в руки.
– Упаси боже. Конечно же, не позволит, – сказал Жак. – Я бы не позволил. Тем более таким, как мы.
– Мы недостойны, – подтвердил Аслан. – Увы, но факт.
– Так вы пойдёте со мной? – спросил Питер требовательно. – Пойдёте или нет, я вас спрашиваю. А?
Аслан коротко вздохнул.
– Прямо сейчас я не могу, – сказал он. – Не могу бросить. Все бросают, а я не могу.
– Я тоже не могу, – сказал Жак. – Его пахучество барон Дебатц. Я его слишком люблю, чтобы делать такие подарки.
– Трусы, – сказал Питер. Двое его друзей молча глядели на него. Питер смутился, затем торопливо проговорил, с пьяной тщательностью выговаривая слова:
– Я просто думаю, что зимой туда не попадешь. И будет уже поздно. И не смогу ничего никому доказать.
– Настоящим математикам для доказательства достаточно карандаша и бумаги, – сказал Аслан. – Мне, например, было достаточно.
– Когда это ты был математиком? – удивился Жак.
Аслан не стал ему отвечать.
– Я археософ, но теперь скорее физик, – сказал Питер. – Физик и много ещё кто.
– Физик, но теоретик, – сказал Жак, – то есть недалеко, в общем-то, ушёл от математики.
– Всевышний простит ему эту досадную слабость, – сказал Аслан.
– И философ, – продолжил Питер. – И механик. И штурман.
– И немножечко шью, – задумчиво добавил Жак.
– То есть вы не идёте? – спросил Питер после паузы. Брови его были нахмурены, и сидел он, весь слегка набычившись. Картину решимости и воли, которую являла его фигура, портило лишь то, что он заметно покачивался из стороны в сторону.
– Я не иду, – ответил Жак и поглядел на Аслана.
– Я не иду, конечно, – сказал Аслан. – Куда?
– Мы не идем, – сказал Жак, качая головой. Он смотрел на Питера почти с сочувствием.
– Пит, ты тоже никуда не идешь, – заключил Аслан. – Где эта твоя Микропутия? На запад, через океан? А может, на восток, через леса и болота? Как ты можешь знать?
– А давай ему ноги сломаем, – предложил Жак. – Обе. В семи местах. А всем скажем, что он грязно приставал к Нони. Народ поймёт.