Слишком много клиентов

У тротуара на Шестьдесят седьмой рядом с Майком не было места. Мы пристроились с другого бока. Я вышел и встал между двумя автомобилями, таксисты опустили боковые стекла.

– Вечеринка отменяется, – объявил я. – События вышли из-под контроля. Я не назвал вам точной таксы, потому что некоторые обстоятельства были мне неизвестны. Например, сколько времени это займет. Но так как вам пришлось всего-навсего чуток посидеть в машинах, полагаю, по двадцатке на брата будет достаточно. Как вы думаете?

Майк сказал:

– Ага.

Эл подхватил:

– Без вопросов. А что случилось-то?

Я достал из бумажника шесть двадцаток:

– Тогда утроим. Потому что вы не немые. Имени клиента я не называл, но описал вам его и сказал, что он должен выйти из-за угла Шестьдесят восьмой улицы и отправиться на Западную Восемьдесят вторую. Поэтому, когда завтра вы прочтете в газете о том, что накануне вечером, в семь десять, в траншее на Западной Восемьдесят второй улице обнаружен труп с дыркой в голове некоего Томаса Дж. Йигера, проживавшего в доме номер тридцать четыре по Восточной Шестьдесят восьмой улице, вам станет интересно. А человек любит поговорить о том, что ему интересно. Так что вот вам по шестьдесят зеленых. Я всего лишь хочу, чтобы у меня была возможность удовлетворить свое любопытство и чтобы полиция не мешала мне, допытываясь, зачем я в это ввязываюсь. Вот к чему вся эта самодеятельность? Держался бы составленного нами плана. Добавлю: он не говорил и даже не намекал, что ожидает или опасается нападения. Всего лишь хотел, чтобы я выяснил, следят ли за ним, а если следят – помешал бы этому и по возможности выяснил, кто следит. Вот я вам все и рассказал. Так оно и было на самом деле. Не имею ни малейшего представления, кто его убил и почему. Вам известно ровно столько же, сколько мне. И очень хотелось бы, чтобы никто больше этого не узнал, пока я не разберусь, что к чему. А сколько мы с вами знакомы, ребята?

– Пять лет, – сказал Майк.

– Восемь, – поправил Эл. – Как ты пронюхал, что его пришили, если тело нашли только час назад?

– Я позвонил ему домой и услышал в трубке знакомый голос. Это был сержант Пэрли Стеббинс из убойного отдела. Я вышел, завернул за угол, увидел машину перед домом номер тридцать четыре и срисовал физиономию водителя: еще один знакомец. Позвонил приятелю-газетчику, спросил, не слышно ли чего, ну и узнал новости. Ничего от вас не утаиваю. Все рассказал. Вот вам по шестьдесят долларов.

Эл ухватил одну из двадцатидолларовых бумажек большим и указательным пальцами и вытянул ее из пачки.

– Хватит и этого, – рассудил он. – За простой достаточно, а насчет того, чтобы держать рот на замке, так на то у меня свои причины. Мне это даже в радость. Встречу копа – подумаю: ну что, придурок, вот я знаю кое-что, а ты – нет.

Майк, осклабившись, взял свои три двадцатки.

– А я не такой, – пояснил он. – Кому надо и не надо, всем разболтал бы. Включая копов. А теперь вот не могу: тогда придется возвращать тебе сорок баксов. Я, может, и не благородный, но честный. – Он положил купюры в карман и протянул мне ручищу: – Но лучше для верности ударить по рукам.

Мы ударили по рукам, я сел в машину к Элу и велел везти меня в «Газетт».

Если у Лона Коэна и есть официальная должность, то мне она неизвестна, да и сомневаюсь я, что она есть. Только имя и фамилия значатся на двери его комнатушки на двадцатом этаже, через две двери от углового кабинета владельца газеты. И можно подумать, что ни одна песчинка из смерчей, ежедневно сотрясающих редакцию, не должна залететь к нему. Но он всегда ухитряется быть в курсе не только того, что недавно случилось, но и того, чему еще лишь предстоит случиться. Мы с ним не считались услугами, но, если бы сочлись за все эти годы, вероятно, получилось бы поровну.

Лон очень темный. Маленькое, довольно правильное лицо, туго натянутая темная кожа, темно-карие глубоко посаженные глаза, почти черные волосы, гладко зачесанные назад с крутого лба. Он второй по классу игрок в покер из всех, с кем мне когда-либо случалось просидеть ночь за карточным столом (с первым – Солом Пензером – вы познакомитесь позже).

В тот вечер, когда я вошел в маленький кабинет Лона, он говорил по телефону. Я сел на стул в торце письменного стола и стал слушать. Разговор тянулся несколько минут, и за это время Лон произнес только одно слово «нет», но зато девять раз. Когда он положил трубку, я поддел:

– Только и знаешь, что поддакивать.

– Мне нужно сделать еще один звонок, – объявил он. – Вот, развлекись пока. – Он передал мне картонную папку и снова повернулся к телефону.

Это было досье на Томаса Дж. Йигера. Не сказать, что пухлое: десяток или около того газетных вырезок, четыре отпечатанные на машинке заметки, несколько листков из статьи в отраслевом журнале «Пластики сегодня» и три фотографии.